Мельком осмотревшись, он вдруг ощутил головокружение, и к страху перед таинственностью Скалы Волхвов и церковным запретом добавилась обычная, с детства известная Владиславу муторная боязнь всякой высоты.
– Вам помочь, Ваше Величество?! – услышал он резкий, испуганный голос оставшегося внизу личного секретаря и телохранителя князя Ржевусского.
– Нельзя помочь тому, от кого ежечасно ждет помощи вся Польша, – негромко, ничуть не заботясь о том, чтобы слова его долетели до слуха князя, проговорил король.
Широко разбросав руки, словно ухватился за края похожей на лезвие широкого полянского меча, стелы, почти припав к ней челом, он молча уставился в багряную гладь камня. В круговерти представших перед ним вещих теней, Владислав IV четко улавливал дымы походных костров, лавину атакующей конницы, усеянное тысячами изрубленных людей поле битвы; огромное, от горизонта до горизонта, кладбище со множеством высоких каменных крестов…
Весь этот мир из прошлого и будущего непонятно почему возникал перед ним и непонятно куда исчезал, не пробуждая ни мысли, ни хотя бы догадки; не оставляя в душе ничего, кроме все того же, охватившего его на последней ступени «лестницы в никуда», страха.
Наконец все исчезло. Перед ним – обычная холодная поверхность, омертвевшая гладь камня. Еще какое-то время король озадаченно осматривал скалу, понимая, что судьба и в этот раз обманула его, так и не позволив увидеть что-либо из того, что ему предначертано, и познать что-либо из того, что до сих пор было скрыто от него Высшими Силами.
«Коронованный неудачник».
«Коронованное Ничто».
«Тень Стефана Батория… на затоптанном немощными ногами Сигизмунда III троне Речи Посполитой».
«Ржавые шведские ножны для затупленного меча Польши…»
Да, Владислав IV запоминал все эти оскорбительные прозвища и всевозможные определения. Не потому, что желал отомстить каждому произносящему их, хотя и такое не раз случалось: мстил, причем довольно жестоко, потому, что усматривал в них некую глубинную лють, позволявшую использовать ярлыки врагов, как раскаленное железо, которым выжигал собственную нерешительность и никчемность.
«Тень Стефана Батория… на затоптанном немощными ногами Сигизмунда III троне Польши». И это обо мне, Владиславе IV?! Неблагодарные, проклятые Богом твари…»
Самое страшное, чего он мог ожидать от своей судьбы – так это уйти из мира сего осмеянной тенью Великого Батория. Всего лишь жалкой тенью. Не оскорбительность молвы устрашала и угнетала короля, а ее дьявольская несправедливость.
Все началось с отца. За годы своего бездарного правления фанатик-иезуит Сигизмунд III умудрился подорвать все те основы Великой Польши, которые были заложены Баторием; развеять прахом всю ее мощь, свести на нет все мирные договоры и все его реформы.