– Видно, и впрямь ждут прихода реестровиков, – обронил Хмельницкий, глядя, как Ганжа сосредоточивает своих казаков у лесной тропы, намереваясь вывести их так, чтобы уход не был замечен в польском лагере.
Савур оказался прав. Убедившись, что казаки основательно укрепляют свой лагерь, а также видя, что место для собственного лагеря Хмельницкий оставил им очень неудачное – в сыроватой, поросшей высокой травой низине, на краю лесного урочища, польские офицеры решили не утруждать себя сооружением мощных валов, как, впрочем, и подготовкой к штурму. Безмятежно ожидая плывущих по Днепру казаков-пехотинцев, они тешили себя предвкушением редкого зрелища: реестровые казаки штурмуют валы запорожских казаков и повстанцев! Эти хитрецы прекрасно помнили завет предков: «Когда украинцы в очередной раз начинают истреблять украинцев, поляки могут чувствовать себя спокойно».
Догадавшись, что на смотрины их лагеря прибыл вождь повстанцев, два эскадрона польских гусар ринулись к возвышенности, пытаясь охватить ее с двух сторон раньше, чем гетман со свитой сумеет вырваться из этих клещей. Но опытные в таких делах казаки образовали два кавалерийских «водоворота», которые, непрерывно раскручиваясь и осаждая гусар пистолетным и ружейным огнем, не только дали Хмельницкому возможность уйти от преследователей, но еще и выбили из седел не менее двух десятков поляков.
– Слушай меня внимательно, полковник, – обратился Хмельницкий к Кривоносу, как только вернулся в лагерь. – Пока что ляхи топчутся у края лесного урочища Княжьи Байраки. Зачем оно им понадобилось, неведомо даже Господу. Но это их дело. Как только стемнеет, пошли туда две сотни казаков-пластунов. Пусть роют и маскируют в лесу ямы-ловушки и таятся возле них до той поры, когда мы начнем теснить ляхов к урочищу. А местных лесов они боятся, как черт ладана.
– Я пошлю три сотни. И передам татарам, пусть обойдут урочище и там разобьют свой лагерь, чтобы в нужный момент могли ударить по полякам с тыла, со стороны Черкасс.
– Татары должны уходить так, словно они вообще оставляют нас, – подхватил его идею Хмельницкий. – Это придаст полякам наглости. Особенно в надежде на подкрепление из реестровиков.
– Можешь не сомневаться. Тугай-бей будет уходить от нас так, словно уходит вместе со своим войском в небытие, – пообещал Кривонос.
И Хмельницкий впервые ощутил, что рядом с этим полковником чувствует себя увереннее. Это слегка задело его самолюбие, но в то же время укрепило в уверенности, что по крайней мере одного опытного, хладнокровного полководца-стратега он уже приобрел. Полковник Кричевский должен стать вторым, нельзя оставлять его во вражеском лагере, он достоин совершенно иной славы. Есть еще Ганжа. Остальные полковники будут рождаться в тяжких походах и кровавых битвах, как и надлежит рождаться настоящим полководцам.