— Все что угодно, — почти выкрикнула Пономарева, — но только не это… Я же догадываюсь, о чем вы думаете! Вы считаете, что дом Клычева поджег он? Нет! Нет! Да, он не переносил Клычева. И виной тому я, понимаете! Но Иван не мог пойти на это!
— Простите, вы были в интимных отношениях с Клычевым?
— Да…
— Сколько времени они продолжалась?
— Немного.
— Помните я спросил вас о сыне?
— Да, да! Пашенька — сын Клычева! Вы это хотели из меня вытянуть?!
Ну вот… Откровенно говоря, после встречи с Барманкуловым я предполагал, что сын Пономаревых — это сын Клычева. Мысленно я еще раз пожал руку Минхану Абугазину, который был уверен, что у Клычева есть сын и что именно учитель написал письмо Галицкой. Мы, правда, пока не знали, какие отношения были между Клычевым и Галицкой. Однако время, время…
— Но Святослав не знал о сыне!..
Ушат холодной воды. Рушилась вся версия, по которой письмо Галицкой написал Клычев. Мне вдруг стало тоскливо.
— Значит, вы, извините, обманули и Клычева и мужа?
— Я никого не обманывала. Святослав, когда мы расстались, не знал о том что я в положении. А Иван знает все.
— Но ведь он мог сказать Клычеву?
— Нет… Он сам запретил мне что-либо говорить Клычеву.
— Да-а… Но ваши коллеги по работе?
— Никто ничего не знает.
— Почему вы расстались с Клычевым?
— Я не хочу отвечать на этот вопрос.
— Клычев хотел потом возобновить отношения?
— Нет. Он и раньше не хотел их. Я сама, понимаете, сама хотела иметь от Клычева ребенка!
— Значит ли это, что у вашего мужа не было прямых оснований ненавидеть Святослава Павловича?
— У него были основания ненавидеть меня. Потому что я искалечила ему жизнь. Я всегда любила только Клычева. И не скрывала этого от Ивана…
— Когда вы узнали о смерти Клычева?
— Пятого июня. Утром.
— А ваш муж?
— Не знаю.
— Почему вы не хотите сказать, где он был в ночь пожара? Вам известно, что такое алиби?
— Да.
— Где же ваш муж был в ночь с четвертого на пятое июня?
— Я же сказала, что не знаю.
— Он, случалось, и раньше не приходил домой ночевать?
— Такого не бывало.
— Где ваш муж в настоящее время?
— Он уехал. В санаторий.
— В какой? Куда?
— Не помню. Я устала. Отпустите меня домой. Пожалуйста…
— Хорошо. У вас есть домашний телефон?
— Два–восемьдесят–шестнадцать.
Она ушла.
— Что скажешь, Кузьмич?
— Если Пономарев и вправду уехал в санаторий, это легко выяснить. Через горком профсоюза.
— Выясни, Миша.
Зазвонил местный телефон. Сенюшкин поднял трубку.
— Что? Нет, буду занят… Габибулин у вас? Пусть зайдет.
Лейтенант неуверенно остановился в дверях.
— Габибулин, — начал Михаил, — ты сколько лет в милиции?