— Что ж, мне очень пригодится ваше хорошее мнение о фирме Дилуа, с которой мне предстоит только заключить договор о купле-продаже шерсти. Но не это главное; у меня есть свободные средства, которые я собираюсь дать взаймы под залог недвижимости, а потому я хотел бы разузнать о состоянии имущества одного весьма известного человека.
— Для этой цели, господин барон, нет ничего лучше, чем городская регистратура.
— Конечно, конечно, сударыня; но я не могу пойти туда сам — в Тулузе все моментально становится известно, и, возможно, маркизу дю Валю это не понравится.
— Как?! Маркиз дю Валь собирается взять ссуду под залог? — крайне удивилась госпожа Барне. — Не может быть! Маркиз — наш клиент, и он никогда не говорил нам об этом.
— Как?! — ахнул Луицци. — Господин дю Валь — ваш клиент?
— Да, точно так же, как и многие самые знатные, не уступающие вашему, жители Тулузы, и вовсе не со вчерашнего дня. Дела дю Валей мы ведем уже более пятидесяти лет; именно господин Барне составлял брачный контракт ныне здравствующего маркиза; это событие меня до того ошеломило, что я помню его столь же ясно, как сегодняшнее утро. Я как сейчас вижу выражение лица господина Барне после подписания: он словно сошел с ума.
— Что же тогда произошло?
— Ах! Господин барон, не могу вам сказать, это профессиональная тайна нотариуса; это свято. Я ее знаю только потому, что господин Барне так волновался в первые минуты, что сам не понимал, что говорит и что делает.
— Сударыня, я человек сдержанный…
— Лучшее средство сохранить тайну — не знать ее.
— Вы правы, — согласился Луицци, — и я не хочу выведывать лишнее; но могу предположить, что госпожа дю Валь сейчас совершенно счастлива.
— Бог знает, господин барон, и Бог должен это знать, так как она только им и живет.
— Она набожна?
— До фанатизма; только и делает, что кается и постится. Что ж, здесь нет ничего предосудительного: каждый волен устраивать свою жизнь, как ему заблагорассудится; я только боюсь, как бы она не погибла от добровольных мук.
Луицци поднял глаза на часы, встроенные в брюхо самшитовой{47} обезьянки, висевшей на каминном дымоходе, и увидел, что уже почти восемь. Он поднялся: то немногое, что он разузнал о маркизе дю Валь, только разожгло его любопытство, но он решил остановиться. Образ Люси пробуждал в сердце Луицци сладкие воспоминания детства; он даже не догадывался, что может поведать госпожа Барне, но у него пропало всякое желание ее слушать. Редко нам хочется узнавать о дорогих созданиях мнение людей определенного сорта. Есть имена, звучащие в душе прекрасной музыкой, которую никто не в состоянии воспроизвести на наш лад, неприятные голоса ломают эту мелодию, только произнося любимое имя. Нельзя сказать, что Луицци испытывал что-то подобное к Люси: но разве она не являлась его родственницей, другом детства и предметом юношеских грез? А потому его дворянское самолюбие оскорбило бы любое суждение госпожи Барне о маркизе дю Валь. Барон тепло распрощался с женой нотариуса и направился к своей гостинице, поглощенный размышлениями о том, что он заметил в доме благочестивой маркизы.