Они ждали от меня истории войны»… а он писал, как сражаются и умирают на войне солдаты. А. Н. Куропаткин, провожая Краснова в строй, пожелал такого же успеха в строю, как в литературе. «Память о милостивом внимании [Куропаткина] будет всегда священна для меня» [88] При Империи Краснов сдержал обещание, издав в 1915 г. роман «Погром», который последовательно оправдывает Куропаткина за пережитые Армией неудачи. Краснов ставит Куропаткина рядом со Скобелевым, напоминает о неисполнении его указания вооружить и укрепить Порт-Артур.
Один из главных героев, Шримс, после многих отступлений, продолжает считать Куропаткина великим человеком. «Алексей Николаевич получил невыполнимую по существу задачу. Мы легко можем критиковать и осуждать его, но если нет войска, если нет снарядов…». Общество, «избалованное победами во все войны», требовало ненужного, опасного наступления. Куропаткин не мог справиться со «слишком» великим делом, а о нем распускали гнусные сплетни об измене и полоумии… Даже на самой последней странице романа Краснов отпускает сожаление о Куропаткине — он вынес весь погром на своих плечах. Это его судьба, а не вина. Не забыт и Император. «Бедный Государь! Мы не оправдали его доверие» [99, с. 409].
Фаталист и Лорелея довезли Краснова до Харбина из Гунчжулина, сделав 282 версты за 8 дней. «Война разорила меня», средств держать двух лошадей больше не было. Краснов тяжело переживал расставание с лошадьми в Харбине. Фаталист попал к любителю лошадей, Лорелея продана на конский завод есаула Кенике. «Когда-нибудь для ваших детей я опишу войну так, как лунными ночами рассказывала про нее Лорелея Фаталисту, а я подслушивал. В их терпеливом, лошадином страдании есть что-то святое…»
«Мне довелось описывать самые тяжелые минуты жизни русской армии. Отступления, неудачи отступления. Это наложило на меня тяжелый отпечаток, боль в сердце стала частой — я не в силах более писать».
«Я возвращаюсь в первобытное состояние. И после тяжелой, но и величественной жизни войны, после океана страстей, мне дорогие казармы кажутся тихой пристанью. И почему-то вспоминается мне сказка о рыбаке и золотой рыбке; после многих мечтаний я опять стою в прежней своей бедности над разбитым корытом.
Будто и не было ничего.
Прочтите и вы — и забудьте мой неясный слог, мои бледные очерки, плохие характеристики — будто и не читали ничего и не видели этой тяжелой картины страданий России с февраля 1904 года по апрель 1905 г.
П. Краснов» [88].
Столь трогательно и с присущей ему скромностью Петр Николаевич прощался со своими постоянными читателями. Иначе выглядит последняя, сорок девятая глава двухтомника «Год войны». В ней Краснов пишет о фронте после его ухода: надеялись на 2-ю Тихоокеанскую эскадру Рожественского, на нового главнокомандующего ген. Линевича; приходившие из России полки снижали дисциплину, как и вести о беспорядках, и вера в победу таяла.