Как только закрыли окно, откуда-то с пола, подобно ядовитому болотному туману, стал медленно подниматься запах мастики от сильно перекрашенных паркетных полов. Запах этот навевал тяжёлую безысходную тоску. Потом из углов комнаты, от книжных шкафов на Павла Егоровича полезли ароматы старой лежалой бумаги и книжной пыли. В мощный канцелярский дуэт пронзительными подголосками врывались косметические излишества женской половины отдела.
Потом начались приёмные часы, и в комнате стали появляться люди из производственных цехов. Они подходили к Павлу Егоровичу с бесконечными бумажками и торпедировали его сладко-горьким запахом пережжённой резины, хватали за горло острыми испарениями всевозможных красителей.
Павел Егорович всегда внимательно относился к производственникам, а уж каждую бумажку рассматривал чуть ли не на свет, но сегодня он подписывал всё не глядя. Производственники недоумённо пожимали плечами и подолгу задерживались у стола, ожидая, что вот-вот Павел Егорович спохватится, вырвет у них из рук бумажку и начнёт её внимательно изучать, а потом расспросит о делах в цехе. Но вместо этого Павел Егорович торопливо кивал и бубнил себе под нос:
— Всё, всё, товарищи, я вас больше не задерживаю.
И производственники уходили с тяжёлым сердцем и предчувствием надвигающейся беды.
Лучше всего было бы открыть окно, но он на это не решился. Минут за двадцать до обеденного перерыва Павел Егорович поднялся из-за стола.
— Что-то нездоровится… — сказал он, отвечая на вопросительный взгляд Валентины Леонидовны. — Пойду на воздух, подышу.
— Я смотрю, вы побледнели, — участливо сказала она, подходя к нему и материнским движением дотрагиваясь до его лба рукой.
Павел Егорович отшатнулся от душного, приторного запаха глицерина, которым Валентина Леонидовна постоянно смазывала руки, чтобы они не пересыхали от бумаги, и поспешно захлопнул за собой дверь.
Его здоровье вызвало в отделе неторопливую дискуссию. Сотрудницы пришли к выводу, что Павел Егорович слишком рано поднялся с постели, что он не жалеет себя и что на месте его жены любая из них следила бы за ним лучше, потому что таких золотых людей, как Павел Егорович, мало, а может быть, и совсем нет, что все остальные мужчины или вроде Торчинского, или же вроде Белкина, и неизвестно ещё, что хуже.
* * *
На лестничной площадке между вторым и третьим этажами, под казённой табличкой с жирной папиросой и указанием, что именно здесь можно курить, в толпе мужчин и молоденьких длинноногих девиц в разноцветных брюках он увидел задушевно беседующих Торчинского и Белкина. Белкин слушал Торчинского, посасывая свою сигарету, как леденец, и оглядываясь на девиц. Друзья заметили Павла Егоровича и отвернулись.