— Но вам не пережить двенадцать скандалов! Кто угодно мог увидеть вас! — Герцог услышал в своем голосе раздражение и возненавидел себя за это.
Джулиана звонко рассмеялась, и ее смех эхом прокатился по затененной дорожке.
— Если бы я не обнаружил вас, вы могли бы наткнуться… на грабителей.
— Так рано?
— Для них это, возможно, поздно.
Она медленно покачала головой и шагнула к нему.
— Вы же последовали за мной, чтобы защитить…
— Но вы-то не знали, что я это сделаю. — Он и сам не понимал, отчего все происходившее так его беспокоило. Однако же беспокоило…
Она приблизилась к нему еще на шаг, и Саймона тут же затопил ее запах.
— Я знала, что вы поскакали за мной.
— Почему?
— Потому что вам этого хотелось.
Сейчас она была так близко, что он мог бы до нее дотронуться. И Саймон сжал кулаки, пытаясь избавиться от жгучего желания протянуть к ней руку и сказать, что она права.
— Вы ошибаетесь. Я поскакал за вами, чтобы избавить от возможных неприятностей.
Она посмотрела на него своими чудесными глазами, и ее чувственные губы дрогнули в улыбке.
— Да-да, я поскакал за вами только потому, что ваша импульсивность представляет опасность для вас самой и для окружающих.
— Вы уверены?
Нить разговора начинала ускользать от него.
— Разумеется, уверен, — отрезал герцог, лихорадочно пытаясь отыскать доказательство. — У меня нет времени на ваши игры, мисс Фиори. Сегодня я встречаюсь с отцом леди Пенелопы.
Ее взгляд на миг скользнул в сторону.
— Тогда вам лучше ехать. Не хотите же вы пропустить такую важную встречу?
Он прочел в ее глазах вызов и сказал себе: «Уходи же».
И он действительно хотел уйти. Во всяком случае, собирался.
Но случилось так, что длинная черная прядь выскользнула из-под капюшона Джулианы, и он инстинктивно протянул к ней руку. Ему следовало просто убрать прядь с ее лица — нет-нет, не следовало вообще дотрагиваться до нее! — но все же он не смог удержаться и намотал прядь на палец.
Дыхание девушки участилось, и взгляд Саймона упал на ее вздымающуюся под курткой грудь. Вид мужской одежды должен был бы возродить его негодование, однако еще больше возбудил. Сейчас всего лишь несколько пуговиц удерживали его — несколько пуговиц, с которыми легко можно было бы справиться, оставив ее в одной полотняной рубашке. А потом он мог бы вытащить ее из бриджей и…
Тут он заглянул ей в лицо и замер на мгновение. С лица ее бесследно исчезли вызов и самодовольство, сменившись чувством, тотчас узнаваемым, — неприкрытым желанием.
И Саймон вдруг понял, что может вновь овладеть ситуацией. Усмехнувшись, он произнес: