Той ночью мне приснилась Хильд. Так звали женщину, которая давным-давно привела нас к гробнице Аттилы. В тот раз она вместе с нами спустилась в подземелье, и там ее охватило безумие. Впрочем, возможно, это было не безумие, а одержимость. Вполне вероятно, что в Хильд вселился призрак мертвой невесты Аттилы. Если верить легенде, девушка эта происходила из германского племени и убила Аттилу во время первой брачной ночи. За что ее похоронили заживо, приковав к трону, на котором покоился мертвый владыка.
Хильд приснилась мне такой, как я видел ее в последний раз: волосы развеваются, подобно живым черным змеям, в руке светящийся меч, как две капли воды похожий на мой собственный. Выкрикивая проклятия в мою сторону, Хильд медленно пятится в темноту, а вокруг нее поднимается вода, заливающая гробницу Атли.
Что бы ни говорил Финн, я знаю: Хильд — или некий ее призрачный двойник — воскрес и сейчас идет по моему следу. Это он рыщет по заснеженной степи во главе отряда амазонок — собственного Обетного Братства Аттилы. И не будет нам покоя, пока мы не откажемся от идеи овладеть сокровищем мертвого вождя гуннов.
Утро следующего дня встретило нас все тем же пронизывающим ветром и лютым морозом. Было настолько холодно, что люди никак не могли проснуться. Любая попытка открыть глаза оканчивалась тем, что вы снова неотвратимо соскальзывали в свой крошечный выстуженный мирок. И было совершенно безразлично, что вокруг — ночь, раннее утро или же поздний день.
Наконец самый бодрый из нас поднялся и принялся будить остальных. Человеком этим оказалась Торгунна. И хотя двигалась она на негнущихся ногах, ей все же хватило сил растолкать меня и воззвать к моему чувству ответственности.
Кое-как поднявшись на ноги, я первым дело сколол ледяную корку, за ночь образовавшуюся на одежде и волосах. Затем двинулся в обход лагеря, ориентируясь на небольшие заснеженные холмики, которые еще вчера вечером были живыми людьми. Над каждым таким сугробом пришлось изрядно потрудиться: рыча и проклиная все на свете, я пинал до тех пор, пока ледяной кокон с треском не раскалывался.
Мало-помалу люди пробуждались, сонными и тяжелыми, словно река, скованная льдом. Двоих так и не удалось добудиться (благодарение богам, это оказались не мои побратимы) — они замерзли насмерть, да так и остались лежать застывшими, безжизненными кучами, напоминавшими обломки кораблекрушения. Нам даже не удалось разогнуть бедняг и придать им приличествующий вид. О том же, чтобы снять с них доспехи, оружие или какие-то ценные вещи, и речи не шло.