Я ощущала себя такой уязвимой в этом замке в обществе деда. Я словно превращалась в мелкое и незначительное создание в его присутствии, и я впервые осознала, почему родные всегда так боялись его, а еще я поняла, какая колоссальная отвага потребовалась моей матери, чтобы покинуть дом, а точнее, просто сбежать.
Замок был пропитан атмосферой власти и значительности. Казалось, что это минувшие века оставили память о себе, слившуюся в единое целое с переживаниями живших здесь раньше людей. Даже царивший здесь теперь покой был полон необъяснимого величия. Я чувствовала себя незначительной и ничтожной — капелькой воды в большой реке.
Когда Питер ушел, я спросила деда:
— Можно мне еще раз посмотреть портреты?
Кивнув, он опустился в кресло, а я направилась в дальний конец зала.
Удивительно было видеть узнаваемые фамильные черты на таком множестве лиц, однако лица всех Макфилланов мужского и женского пола, от начала рода и до наших дней, обнаруживали несомненное семейное сходство. Рассмотрев портреты, я подошла к витрине с миниатюрами, и в этих лицах угадывались похожие черты; в женских портретах я словно узнавала себя — тот же овал, линия носа, разлет бровей, даже манера зачесывать назад со лба волосы.
Должно быть, процесс узнавания оказался куда более волнующим для меня, чем для большинства коренных британцев, живших на родине в своих домах, где жива память о предках — картины, книги, мебель и прочие вещи, собранные ушедшими поколениями.
Однако моя мать приехала в Канаду с пустыми руками, а мой отец, не старший среди наследников, немногое получил от своих родителей, которым, собственно, и нечего было ему завещать.
Закончив осматривать картины, я вернулась к деду. Возле его кресла стоял деревянный табурет, и я села на него.
— Они заинтересовали тебя? — спросил он.
Я кивнула головой в знак согласия.
— Ужасно! И мне хотелось бы узнать побольше о них, узнать об их жизни и делах.
Ответ явно понравился старику.
— Мама кое-что рассказывала мне, — продолжила я, — но понимаете, она всегда грустит, когда рассказывает о доме.
Лицо деда словно окаменело, и на какое-то мгновение мне показалось, что он запретит мне упоминать о его дочери. Однако он спросил:
— Как там она?
— Благополучна и счастлива, — ответила я, — но скучает по своим родным. А вы не тосковали о ней все эти годы?
И только произнеся эти слова, я ощутила всю их дерзость и решила, что получу резкий ответ. Он ответил не сразу, сперва нагнулся и погладил по голове одного из своих ретриверов.
— М-да, — отозвался он наконец. — Нам тоже не хватало ее.