— Я еще найду свою судьбу, дедушка… По любви выйду… Быть женой швейцара… Век в подвале прожить, как и здесь, солнца не видя…
Дедушка жует губами, и бороденка его двигается.
— То-то много любви ты увидишь в вертепе своем… Чтоб тебя оттуда вырвать, кажется, с первым встречным тебя окрутил бы…
Надежда вспоминает актера Садовникова. И даже уши ее краснеют.
— Не бойтесь за меня, дедушка! Не такая я, чтобы пропасть ни за что…
— Ох, Надежда!.. Враг горами качает… Не бери на себя много! Хитер наш брат…
— Ах, дедушка, никому я не верю!.. Всех насквозь вижу, — с страстной горечью срывается у нее.
— То-то… «вижу»… А когда честь честью замуж просят, не ценишь ты таких людей. Скольким ты отказала за эти два года?.. Лавочнику — раз… Рассыльному из театра — два… А теперь и этого упустишь?.. Смотри, Надя!.. Не пожалеть бы потом…
Дедушка большой пессимист. Долго еще журчит его речь.
Внучка навряд ли слышит ее. Она упорно молчит. Брови ее сдвинуты. Репина пришла бы в восторг, увидев сейчас это лицо.
Когда все засыпают в подвале, Надежда тихонько сползает с кровати, на которой она спит рядом с Настей. Осторожно зажигает она свечу и берет книгу. Надо выучить новый стих, что задала ей Репина. Это «Чернец», поэма Козлова!
Надежда читает и плачет от восторга. Она не видит стен подвала. Распахнулись перед нею золотые врата вымысла.
Через год.
У Репиной гости. Собрались друзья, враги и поклонники.
В столовой, за самоваром, сидит красивая, стройная барышня, в модном платье и модной прическе. Вдоль смуглого лица висят черные букли. Коса заложена высоко на маковке и прикреплена роговым гребнем. Худенькие плечи и руки полуоткрыты. Лиф с длинной талией кончается острым мысом, а на широкой сборчатой юбке — три больших волана. Грациозно и беззвучно двигаясь, она разливает чай в китайские чашки.
— Красавица, нельзя ли стаканчик? — говорит, подходя, актер Садовников. И взгляд его ласкает эти худенькие плечи, смуглую шею, завитки черных волос, всю эту экзотическую головку с удлиненными, таинственными глазами.
— Пейте из чашки, — говорит ему Репина через стол. — Не видите разве, какой фарфор? В бенефис вчера поднесли.
— Что мне ваш фарфор, хозяюшка, дорогая! Забудусь, в руке хряснет… Пусть мне Наденька лучше стаканчик даст!
— Не Наденька она вам, а Надежда Васильевна… как и я…
— Да будто?! Не сердишься на меня, деточка? — мягко спрашивает актер, наклоняясь над смуглыми плечами.
И у Наденьки невольно дрожит рука. Так и тянет ее взглянуть в эти странные, широко расставленные глаза.
Но она не поднимает черных ресниц.