Через неделю Надежда Васильевна осторожно спрашивает:
— Он тебе нравится, Верочка?
— Ах, мамочка, он такой славный, простой!.. С ним так легко говорить!
Под разными предлогами Надежда Васильевна опаздывает к трехчасовому чаю, потому что барон ездит теперь каждый день.
— Мамочка скоро вернется, — утешает гостя Вера. Она искренно убеждена, что барон, как и все мужчины, влюблен в ее мамочку.
Один раз наедине с гостем Вера, набравшись храбрости, спрашивает:
— Скажите… вы… вы не знали… офицера Спримона? Федора Васильевича Спримона?.. Там… на войне?
Барон щурится, припоминая.
— Что-то слышал… как вы сказали?.. В каком полку?
— Вы были… в сражении под Альмой?
Вера кусает задрожавшие губы и усердно мешает ложечкой в чашке.
— Да, конечно. Жаркое было дело. А почему вы…
— Он был убит… одним из первых…
— Так… так, вспомнил. Ординарец Спримон… Первая жертва. Первый герой… А почему вы…
Вера вдруг падает головой на стол. Плечи забились.
Барон вскочил, перепуганный. Он так боится женских слез. Трясущимися руками он подает воду.
— Он был… моим… же… же… ни… хом…
О, как отрадно плакать! Как отрадно открыть свою душу и дать волю подавленной годами тоске и ужасу воспоминаний!
— Бедная девочка, — ласково шепчет барон, стоя над плачущей Верой. Он робко гладит ее плечо. Душа его вдруг загорается. Эти бессильные слезы, эта неведомая жалость, как птица крылом, задевает в его сердце какие-то забытые, запыленные струны. И вот они зазвучали так странно… так нежно…
Спазм перехватывает его горло. Глаза загораются от подступивших слез.
— Милая девочка, — шепчет он. Неожиданно наклоняется и целует волосы Веры.
Она вздрогнула и замерла под этой лаской. А слезы полились еще слаще. Она внезапно убегает.
Барон отходит к окну и долго глядит в небо. Рука его нервно дергает ус.
Часы бьют. Уже смерклось. Вздохнув, он смотрит на дверь, куда скрылась Вера. На цыпочках идет к роялю, берет свою каску и выходит в переднюю.
— Что это вы так скоро, ваше сиятельство? А я было шла лампу зажечь, — вкрадчиво спрашивает Поля, накидывая ему на плечи николаевскую шинель с бобрами и пелериной. — И Надежда Васильевна запоздала что-то.
Молча, сунув ей в руку серебряный гривенник, барон выходит на крыльцо.
Он идет медленно, на носках, как бы боясь шумом и движением спугнуть то новое и прекрасное, что родилось в его собственной душе из слез прелестной девушки.
Теперь, оставаясь наедине, они постоянно говорят о Феде.
При посторонних умолкают, даже при Надежде Васильевне. И эта невинная тайна теснее сближает их.
Нет… Барон не знал Федю, а лгать он неспособен. Но он сам был в этом ужасном бою, он знает участь того полка, и в его устах передача самых маленьких подробностей, самых незначительных фактов дышит потрясающим реализмом. И все кажется ценным и нужным. Не устаешь слушать.