Дверь девичьей, очевидно, было открыта. Слышалось прерывистое дыхание, звуки борьбы. Вера испуганно кинулась в гостиную.
Там она легла на диван и горько заплакала.
Вот она и баронесса, и в своей собственной квартире. А что из того, когда ей негде спать, и всюду страшно, и всюду творится что-то грубое, враждебное, непонятное?..
Она уснула в слезах, дрожа под салопом, подложив под голову диванную подушку.
На рассвете чьи-то сильные, теплые руки нашли ее, подняли в воздух, потом прижали к какой-то страшной волосатой груди, где громко стучало огромное сердце, и положили ее на кровать, в спальне. Она очнулась и взмолилась, ломая пальчики:
— Николай Федорович, уйдите!.. Оставьте меня!.. Миленький, добренький, уйдите…
Он целовал ее, а она ловила его руки и горько плакала.
— Я лучше к мамочке уйду завтра, — сорвалось у нее.
Барон разом остыл.
— Не надо к мамочке из собственного угла уходить… Бог с тобой, детка!.. Спи… Ты простудишься так… Я лучше сам уйду…
Он перекрестил Веру, покрыл ее одеялом, подоткнул со всех сторон и ушел в кабинет.
Там он долго ходил и курил. Сон уже пропал. Он думал о том, что он — баба и тюфяк и никогда не умел обращаться с женщинами. Будь на его месте Балдин, и куда полетел бы этот чертов халатик!
А на кухне денщик глумился. Придя рано утром в кабинет за сапогами, он по меланхоличному лицу барона и по одиноко белевшим в углу дивана подушкам догадался об его любовных неудачах.
— Н-ну… и пентюх же наш барон! — и он прыснул, глядя на зардевшуюся и покорную Лизавету.
…Так прошло больше недели.
Барон сделал еще две попытки сблизиться с женой. Но она так плотно завертывалась в свой халатик, повернувшись к мужу спиной и прижавшись к стене в страстном стремлении уничтожиться и исчезнуть, она так отчаянно рыдала, когда муж дотрагивался до ее плеча, что барон совсем упал духом.
Неизвестно, как долго тянулось бы это ненормальное положение, если б не помог случай.
Поля, от имени Надежды Васильевны, пришла звать «молодых» на вечеринку в их честь. Для Веры готовились танцы, для зятя — карты.
В это время барон вышел гулять на Дворянскую с молодой женой, пользуясь праздничным досугом и прекрасной погодой. Несмотря на январские морозы, в воздухе уже неуловимо чувствовалась весна.
— Ну, что? Как прынцесса наша? Проявила свой характерец? — ехидно спросила Поля, заглянув на кухню, где Лизавета готовила, а денщик, развалясь на лавке, курил из господской трубки. При виде Пелагеи он вскочил и насмешливо отдал ей честь.
Лизавета не отличалась словоохотливостью, да и сплетен не любила.