Внутренний жар его увеличивался, он прямо изнемогал.
Он решился, наконец, отворить дверь, которая как-то сама собою беззвучно закрылась за ним, когда он вошел, и уйти.
Ему показалось, что он уже слишком долго был тут — ничто так не способствует обману во времени, как волнение.
Караулов круто повернулся и уже взялся за ручку двери, когда послышался шорох откинутой портьеры и легких шагов по мягкому ковру.
Федор Дмитриевич обернулся и остолбенел.
Перед ним стояла женщина и с улыбкою приветствовала его.
Караулов был добродетельный, даже целомудренный человек. Караулов любил графиню Конкордию, но Караулов был мужчина.
Создание, которое стояло перед ним, было так прекрасно, что голова доктора закружилась еще сильнее, и все стало вертеться вокруг него.
Он должен был удержаться, чтобы не вскрикнуть.
Он узнал Фанни Викторовну Геркулесову.
Она ничего не пожалела для этой сцены. Это была роль, которую она приготовила заранее.
Самые оттенки света были заботливо рассчитаны и размерены.
Она была одета в бархатный черный пеньюар, тяжелые шнурки белого цвета стягивали ее талию, руки, плечи и шея были открыты.
Ничего нельзя лучше придумать, чтобы вызвать страсть, как этот контраст тяжелой и темной материи с атласно-белоснежной кожей.
Федор Дмитриевич Караулов ждал, чтобы она заговорила первая.
Он понял, что она и есть та барыня, о которой говорил швейцар и горничная, а между тем он не мог подавить своего внутреннего волнения и чувствовал, что голос его задрожит, если он произнесет слово.
Грациозным жестом Фанни Викторовна пригласила его сесть.
Он остался стоять.
— Вы принуждаете меня остаться в том же положении, как и вы, — кротко сказала она.
Он имел право быть твердым, но не быть невежливым.
Он сел, но на почтительном расстоянии от своей собеседницы.
Она заметила эту предосторожность.
Протянувшись небрежно на диване, Фанни Викторовна выставила все богатства своего бюста.
— Вы меня боитесь? — спросила она с насмешливой улыбкой.
Федор Дмитриевич имел время оправиться.
Ничто не выказывало его волнения.
Он отвечал с хорошо разыгранным наружным спокойствием:
— Нет, вы меня не пугаете. Только позвольте мне вас просить сейчас же объяснить, что побудило вас написать мне анонимное письмо, и что вы от меня желаете. Я не люблю загадок.
— Загадок, — повторила она.
— Да, загадок, потому что анонимное письмо всегда представляет из себя загадку.
— Извольте, я исполню ваше желание: побудила меня написать вам это письмо — любовь, от вас же я жду только искренности.
Доктор Караулов не ожидал такого вступления.