… Было больно, почти физически больно, и тем больнее, что слезы кончились. Поднявшись из-за стола, Лидка сухо извинилась, сославшись на головную боль, и отправилась в комнату. Сначала долго рассматривала фотографию на своем комме, фотографию, сделанную всего неделю назад. Слева – смущенный Джакомо: парень пытался приобнять ее за талию, а она пообещала, что если он будет распускать руки, оторвет яйца. Вот Кахи, а вот, чуть сзади, и Ромка-Тореадор. Он всегда становился чуть сзади, потому что был выше всех остальных…
Девушка глухо застонала. Стереть, стереть эту фотографию! Сколько же можно? Впрочем, нет, она не станет этого делать. Человек до тех пор и остается человеком, пока его душа сохраняет способность болеть. Прости, Рома, что я ничего не сказала тебе, прости, что все время спорила, ссорилась и говорила гадости. Просто я боялась, что ты догадаешься о моих чувствах. И, если уж быть совсем честной, боялась, что другие догадаются, какие чувства я испытываю к тебе. Прости, что не пошла на место аварии твоего истребителя – у меня не хватило бы сил смотреть на твое искалеченное, разорванное тело. Я все время старалась казаться крутой девчонкой, но на самом деле больше выпендривалась. Вся моя бесшабашность была просто не выветрившимся до конца из головы детством, ведь дети не боятся смерти, они точно знают, что с ними этого случиться не может. Но я… я повзрослею, уже повзрослела! Прости меня, Рома!..
Потом она долго стояла у окна, бессмысленно вглядываясь в непролазные заросли, окружавшие дом. Хотелось спать, но она боялась ложиться; боялась, что в эту ночь ей снова приснится Роман. С другой стороны, может, это и есть счастье, видеть его хотя бы во сне? Неожиданно припомнились неизвестно где слышанные строки:
…Тридцать лет под луной чередою апрели.
На холодной земле все, как в песнях нам пели:
Дом стоит, свет горит, из окна видна даль,
Чай в стакане на кухне да на сердце печаль…
…То ли песни не те, то ли часто дожди…
Тридцать лет под луной, тридцать первого – жди…
Вот уж точно «дом стоит, свет горит». Правда, с «далью из окна» автор явно перебрал, зато насчет печали на сердце – попал в самую точку. Эх, да ладно… И Лидка, свернувшись калачиком, неожиданно уснула. Во сне она снова летела в подбитом истребителе, и под нею мелькала пылающая, перепаханная взрывами земля. И рука снова рвала черно-желтую рукоять eject-системы, и чудовищная перегрузка лишала сознания вдавленное в ложемент тело. А потом, уже на земле, стоя на подгибающихся от боли ногах среди половинок раскрывшейся капсулы, она вновь поднимала голову – и видела чей-то падающий «шарк», слышала глухой взрыв, видела огненно-дымный шар над верхушками деревьев. И…