Зачем-то отец. У нее нет отца, она его и не помнила, и не знала. Один только раз вечером бросилась во дворе на шею незнакомому человеку, ей было лет шесть, они с тетей Любой возвращались из школы. Тома вдруг закричала: «Папа! Папа!» – и бросилась. Откуда там, в Ташкенте, мог взяться ее отец? Но она потом с жаром доказывала, что у папы был раньше «в точности такой плащ и волосы». Мужчина подхватил ее на руки, не оттолкнул. Время было такое… Тетя Люба извинилась. Он сказал – ничего, понятно. Вот и папа. Кто был в Тамарином сердце жив, тот умер, а кого никогда не существовало, вдруг оказался живым. Тамара писем тети-Любиных больше не читала и отцу не написала, даже на похороны не позвала. Она и Рите не стала рассказывать, зная, что та начнет ее уговаривать найти. Бумажку с адресом отцовским и телефоном она давно переложила к себе в коробку, где хранила диплом, паспорт и разные справки. Имя-отчество она помнила хорошо, адрес был сложный, улица героя какого-то, дом… А телефон был простой, московский, похожий на Наташкин, семерки и тройки, произносился нараспев, как стихотворение, Тамара даже иногда его специально проговаривала – проверяла память.
Когда Люсенька родила, Тамара Викторовна позвонила бабе Зое, девочкам с работы похвасталась. Сбегала сказать Рите. Все уже знали, а вот у Наташки в Москве было занято и занято. Тогда она взяла и быстро набрала тот номер, ведь не может быть, чтобы за столько лет не поменяли… Взяла девушка. «Мне Виктора Степановича! Кто спрашивает? Это межгород, давняя знакомая…» Было невероятно, но велели подождать, «он долго подходит». Тамара Викторовна присела на краешек стула, потом облокотилась на спинку – такая вдруг слабость накатила. Что она скажет? Папа? Я твоя дочка? Дочка Сони? У тебя родился внук? А это что же за девушка подошла, наверное, тоже внучка? Он долго подходит, сколько же ему лет? Восемьдесят пять? Она подождала еще минуту и положила трубку.
А потом дозвонилась Наташке и плакала, плакала полчаса, наплевать на междугородние деньги! «Мамы больше тридцати лет нет! А он все ползет к своему телефону, старикашка! Он же бросил ее тогда! Подумаешь, фронтовая жена, у кого их не было? А я? Я-то уже была. И ни разу… Этот мой отец, зачем он нужен?!»
И опять плакала, плакала… Наташка понимала. Ее папаша с фронта пришел контуженный, напивался пьяным, крушил мебель, лупил домочадцев, валился в припадке на пол. Девочек Наташкина мать прятала по соседям, пока его скручивали сырыми простынями. Зачем он вернулся такой, почему не погиб там? Ни у кого таких вопросов не возникало. Счастье было – отец пришел живой! Потом его разбил паралич, и пять лет он лежал в кровати, злобно оскалившись, и мычал. Жена и дочери все пять лет за ним подтирали и ухаживали. Плакали, когда он умер. Хоть лежачий и злой, но отец, родной отец…