Каждый год Таня туда просилась, но свекровь, Вероника Валерьевна, всегда находила веские аргументы, чтобы ее отговорить. «Машина – это раз, дорогая моя. Ребенка будешь на автобусе таскать? – Нет, на автобусе Павлусю таскать не хотелось. – И там у тебя, посмотри, никакого простора нет. А у нас? Красота. И телефон у соседей, если что. Все удобства. Ну?» Таня соглашалась, что преимущества огромные, но, уезжая в мае в Торбанцево, мечтала, как когда-нибудь привезет Павлусю и в их крашеную будочку. Где второй этаж – дощатый скворечник, кухня состоит из плитки и газового баллончика, метровый коридорчик и скрипучие раскладушки по количеству приехавших.
Ей хотелось, чтобы он подышал запахами ее детства, привык к тесноте, которая не стесняет, а роднит. Поел из бабушкиных любимых тарелок с волнистой бежевой каемкой и выбрал себе по цвету эмалированную кружку. Здесь перебывали все ее подруги. Каждая мелочь своя, родная – много лет прибита на внешней стене бабушкина синтетическая панама, на вешалке висят советские болоньевые плащи, а под ними можно найти калоши-«мокроступы», ровно на Танин маленький тридцать пятый размер.
В Торбанцеве все не так. Большой поселок за забором – «академические дачи», для Тани что-то такое же непонятное и ненастоящее, как академическая гребля. Почему академическая? Дача не наследственная, а приобретенная у какого-то академика. В первый год после свадьбы, когда всех сюда еще возили в гости, и Таню, и ее маму, Шуру Николаевну, свекровь подробно рассказывала историю приобретения. Академик, бедный, вынужден был продать родовое гнездо, чтобы лечить тяжело больную жену. Все это почему-то так отпечаталось у Тани в голове, что для нее дом навсегда пропах лекарствами, страданием и болью. На самом же деле здесь присутствовали все атрибуты классической, в Танином представлении, дачи. Темная резная мебель, кресло-качалка, скатерть с бомбошками, оторванными через одну, бархатные портьеры, супница с отбитой ручкой.
Грядок не сажали, как Таня ни упрашивала, даже под зелень не разрешили вскопать кусочек. Весь участок под яблонями и грушами был засеян газоном. По выходным свекор в белой рубахе с закатанными рукавами выходил косить электрической косилкой. «Э-эх!» – замахивался он воющим желтым агрегатом, наподобие косы. Ему бы еще лапти и бороду – был бы вылитый Лев Николаевич в Ясной Поляне! Мягкую изумрудную травку выкашивали до ровной щетинки, обходя аккуратные идеально круглые клумбы и кусты роз. Вдоль тропинки, выложенной бордовыми многоугольниками, надо было ровнять совсем коротко, чтоб не цепляла за ноги. Свекровь Вероника любила приезжать в городских туфлях на каблуке.