Пейрак хранил молчание, погруженный в свои мысли, так что Массно потерял терпение:
— Что вы можете ответить на этот вопрос, четко сформулированный на основании судебных дел, проведенных служителями церкви? Он, кажется, смутил вас?
Жоффрей вздрогнул, словно его разбудили.
Раз уж вы настаиваете, господин председатель, то я сделаю два замечания. Во-первых, я сомневаюсь в вашем глубоком знании судебных дел, проведенных католической церковью, ибо их подробности не могут быть разглашены за пределами церковного суда; во-вторых, ваша искушенность по части шабашей заставляет подозревать, что вы получили сведения о них из личного опыта, то есть вам хотя бы однажды довелось присутствовать на сатанинском шабаше; что же до меня, то я ни разу в жизни, хоть она и богата на приключения, Сатаны не встречал.
Председатель буквально подскочил после такой речи, которую счел личным оскорблением. Долгое время он не мог произнести ни слова, затем с угрожающим спокойствием проговорил:
— Обвиняемый, я мог бы воспользоваться этим обстоятельством и прекратить выслушивать ваши ответы, судить вас как «немого» и, кроме того, отказать вам в праве на помощь со стороны адвоката. Но я не желаю, чтобы в глазах наших недоброжелателей вы выглядели как жертва каких-то темных интриг. Вот почему я поручаю другим судьям вести допрос, и я надеюсь, вы не отобьете у них охоту выслушивать вас. Вам слово, господин протестантский советник!
Поднялся высокий человек с суровым лицом.
Главный судья сделал ему замечание:
— Мэтр Дельма, вы сегодня исполняете роль судьи. Высокое звание вершителя правосудия обязывает вас слушать заключенного сидя.
Дельма снова сел.
— Перед тем как возобновить допрос, — произнес он, — я хотел бы обратиться к суду с просьбой, отнюдь не вызванной пристрастной снисходительностью к обвиняемому, но исключительно чувством гуманности. Всем известно, что подсудимый — калека с детства, его увечье явилось следствием тех братоубийственных войн, которые долгие годы терзали нашу страну, в особенности ее юго-западные края, откуда обвиняемый родом. Процесс может затянуться, и я прошу у суда разрешить обвиняемому сесть, иначе он может потерять сознание.
— Это невозможно! — отрезал Бурье, один вид которого вызывал у Анжелики отвращение. — Согласно традиции судопроизводства, во время судебного заседания обвиняемый должен стоять на коленях перед распятием. Достаточно уже того, что ему позволили не становиться на колени.
— Я повторяю свою просьбу, — настаивал протестантский советник.
— Ну разумеется, — взвизгнул Бурье, — кто не знает, что вы считаете подсудимого почти своим единоверцем, ведь его кормилицей была гугенотка, и он утверждает, будто в детстве его искалечили католики — что, впрочем, еще нужно доказать.