— Деньги мне не нужны.
— Тогда что же вам нужно?
— Я вам это уже сказала некоторое время тому назад, Филипп. Я хочу, чтобы вы на мне женились.
— Никогда! — заявил маркиз, откидываясь на сиденье.
Неужели она противна ему до такой степени? Однако их связывало нечто большее, чем просто светское общение. Разве он сам не искал встреч с ней? Даже Нинон обратила на это внимание.
Они молчали. И лишь когда экипаж остановился у ворот отеля Ботрейи, Анжелика осознала, что они вернулись в Париж. На улице совсем стемнело. Теперь молодая женщина больше не видела лица Филиппа. И это к лучшему.
Она набралась храбрости и насмешливо спросила:
— Итак, маркиз, к чему привели ваши размышления?
Молодой человек пошевелился, словно пробудившись от кошмара.
— Так и быть, мадам, я женюсь на вас! Извольте явиться завтра вечером в мой особняк на улице Сент-Антуан. Там вы обсудите с моим управляющим все пункты соглашения.
Анжелика не протянула ему руки для поцелуя. Она знала, что Филипп оттолкнет ее.
Молодая женщина отказалась от легкой закуски, предложенной камердинером, и, вопреки обыкновению, не поднялась к детям, а направилась прямиком в китайский кабинет, который был в особняке ее излюбленной комнатой.
— Оставь меня, — приказала Анжелика Жавотте, которая пришла помочь своей госпоже раздеться.
Оставшись в одиночестве, она задула свечи, потому что боялась увидеть свое отражение в зеркале.
Затем она надолго застыла у черного прямоугольника окна. Из глубины сада сюда долетали ароматы только что распустившихся цветов.
Быть может, где-то там, в саду, во мраке ночи ее ждет призрак Великого Хромого в железной маске?
Она боялась обернуться и взглянуть в глаза самой себе. «Ты бросил меня одну! Что мне оставалось делать?» — крикнула Анжелика призраку своей любви. Она повторила про себя, что скоро станет маркизой дю Плесси-Бельер, но долгожданная победа совсем не радовала ее. Анжелика чувствовала лишь подавленность, а ее душа, казалось, разбилась на мелкие осколки.
«То, что ты сделала, — отвратительно, гнусно!»
Слезы струились по ее щекам. Прижавшись лбом к витражному стеклу, с которого чья-то рука кощунственно стерла герб графа де Пейрака, она разрыдалась, пообещав себе, что это последние слезы слабости, которые она себе позволяет.