Гермиона остановилась, глядя на пару. «Нет же, Господи, какая они пара!..» Она вдруг почувствовала себя очень нехорошо — ощущение неприятно напоминало тошноту, и еще в животе стало как-то одновременно тяжело и пусто.
«Что происходит?..»
Сольвейг подняла голову и посмотрела на Гермиону. Улыбка, как луч солнца из-за плотно задвинутых штор, скользнула по ее лицу, и она произнесла:
— Привет, Грейнджер.
— Привет, — напряженно ответила Гермиона.
— Привет, Гермиона, — сказала в свою очередь Джинни. Она выглядела чрезвычайно довольной, и Гермионе захотелось ударить ее. Интересно, почему это она раньше не замечала, как неприятна улыбка этой рыжей девицы? — Спасибо, Сольвейг, — она кивнула слизеринке и медленно, словно в раздумьях, пошла в ту сторону, откуда пришла Гермиона.
— Вы старые друзья? — Гермионе не удалось скрыть раздражение, и в синих глазах снова заплясали эти проклятые светляки-смешинки.
— Почему же старые? — она скривила рот. — Что это у тебя, Грейнджер? Очередное домашнее задание? Как, кстати, твой анимагический проект?
— Это не домашнее задание, а анимагический проект поживает очень хорошо, — буркнула Гермиона. — Это книга, я хотела тебе показать…
— Я уже видела несколько книг, если что, — заметила Сольвейг.
— Это не смешно.
— Жаль, я пыталась пошутить.
— Это книга, которую я подарила Гарри на день рождения.
— У тебя нет фантазии, Грейнджер, — Сольвейг вытащила из рук Гермионы книгу. — Подарить парню книгу — что может быть…
— Не смей говорить, что у меня нет фантазии! — неожиданно для самой себя вспылила Гермиона. Брови Сольвейг изумленно взлетели. — Какое ты имеешь право?! Что ты обо мне знаешь?!
И, словно подхватывая ее гнев, налетевший порыв ветра швырнул россыпь гермиониных волос в лицо слизеринки. Сольвейг вскинула руку, ловя непослушные пряди, завела их Гермионе за ухо — и забыла свою руку на затылке гриффиндорки, запуталась пальцами в растрепанных кудрях, нежно перебирая тонкие, похожие на пружинки волосы. Гермиона приоткрыла рот — изумленно и еще оттого, что незнакомое ощущение давило ей грудь, и надо было выпустить его вместе с выдохом, иначе сердце ее просто разорвалось бы.
Поглаживая затылок Гермионы, Сольвейг опустила голову ниже и еще ниже, пока ее странные, темные, ищущие глаза не оказались так близко, что, казалось, взгляд ощущается на коже как прикосновение. Потом тяжелые веки, чуть дрогнув, опустились, скрывая темно-синюю радужку, и губы Сольвейг невесомо коснулись гермиониных. И тут же скользнули к уголку рта, потом вверх по щеке, по скуле, по виску, порхнули по лбу, пролетели по переносице на кончик носа и вновь, словно вслепую, нежно, неуверенно опустились на чужие губы. Разомкнули их. Накрыли полностью. И поцелуй из робкого и целомудренного вдруг стал страстным и почти грубым. Руки Гермионы помимо разума ожили, взлетели вверх и сцепились пальцами на лопатках слизеринки. Вторая рука Сольвейг обвилась вокруг тонкой талии Гермионы.