Не знаю даже, что мне больше нравилось — собственно, слушать эти сказки, или приводить в действие проигрыватель. Сейчас мне кажется, что оба этих удовольствия были для меня равноценны — иначе трудно объяснить, почему я, наслушавшись через некоторое время, сказок про Львёнка и Черепаху и прочих чебурашек и бегемотиков, полез во «взрослые» пластинки — благо, все они были здесь же, под рукой, в тумбочке. Прадедушка в мои аудио-эксперименты не вмешивался: он, обычно, сидел тут же, рядышком в кресле, читал какую-нибудь книжку — потом засыпал, уронив книжку на колени (а на коленях дремал кот Тимофей, которому падение книжки совсем не нравилось) — и просыпался, только если я начинал будить его.
Но мне было не до прадедушки: то, что я обнаружил среди «взрослых» пластинок, буквально перевернуло моё представление о мiре музыки! Если из телевизора я знал, что есть такие певцы — Юрий Богатиков, Эдуард Хиль, Муслим Магомаев и Иосиф Кобзон, певицы Эдита Пьеха, Майя Кристалинская и ещё кто-то, то здесь было нечто совершенно иное!… В свои четыре года я уже знал буквы и, худо-бедно, умел читать — и вот, на конвертах «взрослых» пластинок я видел какие-то малопонятные буквы, которые чередовались с теми, что я знал — поэтому, тогда я так и не смог прочесть, что моими «музыкальными кумирами» стали Сальвадор Адамо, Мирей Матье, Дюк Эллингтон и Луи Армстронг. Но — Боже, какая это была музыка, какие песни!… Песни были непонятные, на каком-то красивом чужом языке — но я готов был наяривать их на проигрывателе раз за разос — только бы они звучали! А музыка! «Караван» Эллингтона просто сводил с ума — и это в четыре-то года!…
Короче говоря, наслушался ребёнок зарубежной эстрады и буржуазного, разлагающего душу, джаза. До такой степени наслушался, что когда в первом классе на первом уроке первая наша учительница Галина Петровна Сосновская стала спрашивать нас, кто кем хочет стать, когда вырастет, я поставил её в небольшой тупик, заявив, что хочу стать саксофонистом.
- Музыкантом? — переспросила Галина Петровна.
- Нет, — твёрдо ответил я, — саксофонистом. И зачем-то прибавил: — Как Луи Ам… Амстрон.
…Весь первый класс, в результате, я проходил с прозвищем «Луи Амстрон». Это было не обидно, и даже, где-то, и почётно: я представлял, как выучусь играть на саксофоне, как буду выходить на сцену — в концертном смокинге, при бабочке — и играть, играть, играть… Впрочем, я не только мечтал — я регулярно доканывал родителей и бабушку с дедом требованием купить мне саксофон: мол, буду учиться играть — как Амстрон и Дюк Электрон (про Армстронга и Элленгтона мне уже, к тому времени, всё рассказала мама, но правильно выговорить фамилии великих джазистов мне, почему-то, не удавалось).