Наконец, домашние поняли, что «это „Ж-Ж-Ж“ — неспроста», и объявили мне, что если уж я так твёрдо решил стать вторым Армстронгом, то мне предстоит, как завещал один сказочный персонаж, «учиться, учиться и учиться» — и делать это придётся каждый день в особой музыкальной школе. Мне предложили хорошенько подумать, прежде, чем согласиться на дополнительные три часа ежедневных занятий, но я проявил чисто детское упрямство, заявив, что готов хоть завтра начать брать уроки музыки. Мне тогда казалось, что я «проявил характер». Увы, но с годами, глядя, кстати, не только на себя, но и на других, всё чаще замечаю, что мы часто путаем два этих понятия — и, желая «проявить характер», проявляем лишь глупое детское упрямство. Впрочем, не буду отвлекаться.
Итак, вопрос с десантированием меня в музыкальную школу был решён, и мы с мамой отправились на улицу Трапезниковскую, которая до сих пор носит имя террориста Андрея Желябова. Там, в новой, только что выстроенной музыкальной школе, меня привели в какой-то кабинет, в котором стоял рояль, велели отвернуться от этого рояля, стали нажимать на клавиши и спрашивать, на сколько клавиш нажали — на одну или на несколько? Таким образом — методом научного тыка пальцем в клавиши — выяснили, что музыкальный слух у меня, оказывается, есть. Однако, здесь же меня ждало первое разочарование: узнав, что я хочу играть на саксофоне, мои будущие преподаватели почему-то стали улыбаться, а потом кто-то из них спросил:
- Может, для начала, на кларнете попробуешь?
- Нет, — заявил я, — хочу на саксофоне!
- Ну что же… — преподаватель повёл меня в соседний класс, — смотри: вот он, саксофон! Сможешь его удержать?
Саксофон я прежде видел только по телевизору или на фотографиях — на тех же конвертах пластинок Армстронга. Здесь же… Я увидел это чудо, свою серебряную мечту, впервые. Саксофон блестел, переливался, сверкал под светом потолочных ламп, завораживал хитросплетением рычажков, шедших к звуковым клапанам, подмигивал перламутровыми кнопочками-пуговками — сказка просто! Но, когда я подошёл ближе, я понял, что всем мечтам моим наступил конец: огромный Саксофон (с этого момента я готов был произносить это слово именно так, с Большой Буквы, как имя собственное) — так вот, Саксофон был, едва ли, чуть ниже меня ростом! Я попробовал взять его в руки, но он оказался слишком тяжёлым. Нет, я, конечно же, не упал и не уронил инструмент — но, как-то сразу же понял, что удержать его мне не по силам…
Я готов был разреветься. Преподаватель же (забыл его имя, и очень жалею об этом!), видя, что со мной происходит, поспешил на выручку: