Случилось это в 1982 году, в декабре. Андроповщина, мать её. Кто из соседей «стукнул» на маму, догадаться было нетрудно; потом мы с этой соседкой больше никогда не здоровались — а я через пару месяцев запустил в неё с крыши камнем. Хорошо, что не попал…
Сейчас ведь, если кому рассказать, что в сы-ссы-сэре для того, чтобы приобрести пишущую машинку, нужно было идти в милицию, в разрешительную систему, оформлять на неё специальное разрешение — не поверят же! А ведь потом ещё нужно было предъявлять это разрешение директору магазина — и он записывал все данные покупателя в особый регистрационный журнал — а потом ещё нужно было придти с машинкой в милицию, и там её ставили на учёт, переписывали её серийный заводской номер, заводили особую учётную папку, в которой в обязательном порядке лежал лист бумаги с отпечатками литер… Ведь не поверят же, скажи такое кому-нибудь сейчас! И непременно начнут спорить и доказывать, что ничего такого не было, что если и было, то гораздо раньше, при сталине. Было, ребята, было — и при сталине, и при Хрущёве, и при Брежневе, и при Андропове, и при Черненко — только при Горби закончилось. И не фальсифицируйте историю.
* * *
…Моя самая-самая первая пишущая машинка была точно такая же, как та, что на картинке, которую я поставил в качестве иллюстрации — я нашёл её в том же 1982 году на свалке мебельной фабрики «Байкал». На эту свалку иркутские мебельщики выбрасывали обрезки древесины, опилки и прочие производственные отходы — а потом сжигали их. Ну, а мы туда регулярно наведывались за разными дощечками-фанерками, чтобы было, из чего выпиливать лобзиком и на чём выжигать картинки выжигательным приборчиком. Впрочем, посещали эту свалку не только мы, мальчишки — но и взрослые дяденьки тоже: они приезжали сюда на своих машинах и загружали в багажники и в салон обрезки досок и брусков. Время от времени, их задерживала милиция — как я сейчас понимаю, за «разворовывание социалистической собственности», выброшенной на свалку. А как иначе-то? Пусть лучше всё это сгорит или сгниёт — но зато, все эти отходы останутся в госсобственности. А в посёлке Горьковском, что поблизости от этой свалки древесины, кажется, все дачные домики из этих отходов и построены…
Ладно, я не о древесине, а о пишущей машинке. Как уж оказался на этой свалке совершенно антикварный «Ундервудъ», я не знаю — но нашёл я его именно там. Нашёл — и решил тащить домой, чего бы мне это ни стоило. Машинка была тяжеленная — килограммов семь-восемь в ней уж точно было, если не больше. А мои друзья, с которыми я приехал расхищать социалистическое имущество, ржали надо мной. Ничего — хорошо смеётся тот, кто смеётся последним: нас заметил какой-то взрослый расхититель древесины, под завязку набивший салон своих «жигулей» бруском и обрезной доской. Видя, как я корячусь с «Ундервудом», дядька полюбопытствовал, нафига мне, извините, этот металлолом сдался?