— Колдовство, Ваша Решимость, — суть служение Тёмному. И церковь не может потакать в этом кому бы то ни было, — квистол хотел ещё что-то добавить, но передумал.
— Вот значит как! — фыркнул герцог. — С каких это пор, позвольте узнать, мой любезнейший искуплённый брат, волшебство стало служением Тёмному?.. А?.. Сотни лет оно верой и правдой служило всем государствам Ирвира, а теперь вдруг, Церковь, ни с того ни с сего, решает, что Гильдия — это сосредоточие зла и обмана?..
— Времена изменились, Ваша Решимость, — мрачно изрёк квистол.
— Не перебивайте меня! — вскипел герцог, лицо его побагровело, а на шеи вздулись вены. — Позволю себе заметить, искуплённый мой брат, что данной точки зрения придерживается незначительное меньшинство!.. Да, меньшинство!.. Я не хочу встревать в это дело, но, видит всесущий Игун, очень надеюсь, что эта весьма опасная ересь будет вскоре искоренена из тела церкви!
— Да устыдитесь слов своих, прегрознейший мой герцог! — в свою очередь вскипел квистол, в тот же миг вскакивая с притворно испуганным и возмущённым видом. — Это сам Тёмный говорит Вашими устами!.. Кто, как не он, прельстил сердца многих мира сего? Кто, как не он, многие столетия сплетал свою хитроумную сеть, чтобы ныне опутать ею и малого, и великого?.. Обманным даром принёс он когда-то в мир этот волшебство, и вот теперь пробил час испытаний, и великие беды уже стоят на пороге в дом наш!.. Одумайтесь, господин герцог!.. Не отвергайте истину!
Квистол разволновался. Его упитанные, немного дряблые щёки побледнели, а губы слегка подрагивали.
— Вы не на проповеди, Ваша Верность, — усмехнулся герцог. — Где доказательства?.. Пронзи меня рог Тёмного, но я решительно не понимаю, с чего это вы так ополчились на Гильдию! Вы можете мне это, наконец, внятно объяснить?
— Что ж… Если это угодно Вашей Решимости… — на мгновение квистол потупился, словно бы разглядывая причудливый узор на ковре, а затем, вздохнул. — В книге «Грядущих истин» искуплённого Тагили, которого все мы свято чтим, — торжественно начал он, — сказано, что господь наш, Игун, в неисповедимой своей милости, дал ему, на исходежизни, великое откровение… Что видел он, как спелый и сочный плод, покоился в ладонях Господа. И был плод этот — совершенен в своей божественной красоте. И означал он — наш мир… Лицезрение его вселяло в сердце неописуемую радость и дарило душе вечные покой и умиротворение. И Господь сидел и любовался им. Но взгляд Господа обладал такой неописуемой мощью, что, со временем, та часть чудесного плода, на которую чаще всего падал Его взор, стала ещё совершеннее. Позавидовало этому другая часть плода, и вот в соке его появилась горечь, а на нежной и золотистой кожице — изъян. И опечалился от этого Господь, ибо понял, что вскоре погибнет дело Духа и Рук Его. И порешил Он тогда, что пусть, как и в созданном им мире, где фруктовые деревья дают плоды, и те плоды зреют, а после того, как созреют, падают наземь и гибнут от проснувшейся в них тени и горечи, а умерев, дают начало новой жизни, так пусть и этот чудесный плод, из-за того, что он утратил своё совершенство, хотя и угаснет в неравной борьбе с тёмным началом собственного же естества, обретёт через то, в самой своей смерти, новое рождение.