Квистол замолчал и задумчиво посмотрел на герцога.
— И что же это значит? — недоумённо вздёрнул брови герцог.
— Очи Господа чаще всего устремлялись на то, из чего впоследствии, когда мир утратил своё единство, и возникла Церковь. Она по праву согреваема взором божественной любви, и готова на всё, дабы возвеличить и прославить её! Пусть чародейство сильно, и тьма, рано, или поздно поглотит этот мир, но в душе Церкви храниться то, из чего, как из чудесного семечка, возродиться новое и теперь уже навеки совершенное обиталище Духа! — квистол произнёс это на удивление вдохновенно и искренне. И тут же добавил. — Ныне миру явлены знамения: волшебство обретает доселе невиданную мощь, но и Церкви всеблагой и всесущный Господь даровал великую силу! Не отказывайтесь от неё, мой прегрознейший, но наимудрейший и справедливейший господин герцог!
Квистол смиренно поклонился, и герцог, по всему видно, совсем не впечатлённый поведанной ему историей, и которому, к тому же, уже наскучило общество священника, небрежно махнул рукой, позволяя тому удалиться.
— Подумайте об этом, Ваша Решимость! — бросил на прощание квистол, и, шурша туго накрахмаленной сутаной, покинул покои герцога.
Вдали вздымались, изрезанные ветром и временем, желтовато-рыжие горы. Очертания их, в зыбкости раскаленного воздуха, всё время трепетали и оттого казались неуловимыми. Песок, тоже желтовато-рыжий, словно навеки застывшие диковинные морские волны, раскинулся вокруг них. Неожиданно, где-то пока ещё очень далеко, вверх взмыло песчаное облако. Мгновенье оно висело в воздухе, а затем исчезло. Но вскоре вновь поднялось над горизонтом. Тягучее, словно древесная смола, время медленно сочилось с пылающих солнцем небес. Наверное, прошла целая вечность, прежде чем песчаное облако обратилось в стремительно летящее над пустыней чудовище, плоское, словно покрывало, с огромной, увенчанной гребнем головой и мощными, когтистыми лапами по краям. Чудовище приближалось, и теперь стало видно, что на нём кто-то стоит. Но тут налетел песчаный вихрь, и всё исчезло.
Теперь было не так жарко. Стрекотали ночные цикады, и мириады звёзд, под их монотонное пение, бесстрастно взирали на раскинувшийся под ними мир и на город, охваченный страхом и яростью, бесстрашной яростью загнанного в угол дикого зверя. Всюду виделся чадящий свет факелов, слышался скрип подвод и лязг смертоносного железа: это его жители торопились к городским стенам.
Посреди главного зала, по колени в жёлтом песке, стоял герцог. Лицо его было каким-то призрачным и, то и дело, словно бы таяло, являя сквозь себя чей-то чужой, холодный и незнакомый лик. Когда можно было разглядеть лицо герцога, то он о чём-то гневно спорил, рот его открывался, изрыгая ругань и проклятия, но слов не было слышно. Потом стены зала содрогнулись, сверху посыпались куски штукатурки, и герцог упал на пол.