— А это будет еще одним нашим секретом?
Синклер почувствовал себя виноватым. Тогда он был просто в шоке. Едва успел развестись, как уже снова затащил кого-то в постель.
— Если только ты сама этого захочешь.
Она долго смотрела на него:
— Не люблю секреты.
— Я тоже. Они заставляют меня вспоминать о Комиссии по ценным бумагам и обвинении в использовании внутренней информации. — Он увидел, как к ней снова вернулась улыбка. — К тому же зачем? Мы оба взрослые люди.
— Кто бы спорил. — Энни прищурилась. — Ты настоящий мужчина.
Его рука скользнула по ее спине.
— А ты — настоящая женщина.
Энни опустилась на мягкие подушки под узорчатым балдахином. Ее тело так и манило предаться греху. Сладчайшему из всех грехов. Синклер чувствовал себя самым счастливым человеком на земле.
— Не время говорить об этом, но… у меня нет с собой презервативов, — пробормотал он.
— Лучше до, чем после, — улыбнулась Энни, принимая еще более соблазнительную позу. — Не беспокойся. Я предохраняюсь.
Слава богу. У него не было уверенности, что даже прыжок в холодную воду залива помог бы снять напряжение.
— Меня это не удивляет. Похоже, ты всегда ко всему готова.
Он приник к ее теплой коже, вдыхая восхитительный аромат. Руки Энни обвились вокруг него, пока он осыпал поцелуями ее лицо и шею. Синклер едва не задохнулся от чудесного ощущения упругого нежного тела в своих объятиях.
С Энни все было по-другому. И он не понимал почему. Сейчас Синклеру не хотелось думать об этом.
Он медленно вошел в нее, целуя жаждущие губы. Они двигались вместе в каком-то гипнотическом, завораживающем ритме. Мягкие вздохи, легкие стоны, словно музыка, наполняли его сердце. Ему нравилось чувствовать ее руки на своей коже, даже когда ее ногти, в пылу страсти, впивались в его спину.
Гибкая и живая, Энни изгибалась под ним, унося его к новым высотам лихорадочного наслаждения. И когда Синклер подумал, что не продержится больше ни секунды, она с улыбкой приникла к нему, чтобы поменять положение.
Ему удалось перевернуться, оставаясь внутри ее. Каждый дюйм его тела, каждый мускул вибрировал от напряжения. Какая-то его часть хотела прийти к завершению и закончить эту восхитительную агонию, другая же — жаждала вечности.
Не будут ли они жалеть о содеянном, когда шампанское выветрится из их крови и на смену серебристому лунному свету придет ослепительное сияние дня?
— Я не пожалею об этом, — прошептала Энни.
Ее слова потрясли его. Она словно слышала его мысли.
— Я тоже.
— Что бы ни случилось, эти минуты навсегда останутся с нами. — Обхватив его ногами, Энни прильнула к нему. Жар ее возбуждения, сравнимый с его собственным жаром, накалил воздух. — Я никогда этого не забуду.