— А потому и порешили, что веру отцов своих не предали.
Клёнка тяжело оперся на скрипнувшие плахи стола:
— Не понимаю, что происходит. Мы же все внуки Даждьбога, чего поделить не можем? Христос же учил, что хорошим людям объединяться надо в борьбе со злом. А у нас все наоборот — русичи — почти родственники, а ненавидят друг друга, как чужие…
— Это хорошо, что ты это понимаешь, плохо, что высокие мужи наши до этой простой истины додуматься не могут.
Вошла Светозара с чугунком ухи и поставила его на стол. Мужики замолчали. Клёнка потянул носом:
— Какой запах! У нас в городе уха так не пахнет.
Зардевшаяся Светозара зачерпнула полный половник ухи:
— Скажешь, Клёнка, тоже. Уха — она везде уха.
— Неправда твоя. У вас на природе все вкусней, чем в городе.
Женщина налила две полные глиняные тарелки, Вавила тем временем нарезал печеный каравай, прижимая его к груди.
— А себе что не налила? — Вавила замер с занесенной ложкой. — Садись с нами.
Светозара стянула с плеча узорчатое полотенце и кинула его на стол:
— Нет, побегу. У меня там заготовки остывают — хочу глянуть, что получилось.
— Ну, беги, раз хочешь глянуть, — усмехнулся кузнец и повернулся к гостю, — как дите малое. Первые стрелки мне помогла сделать — вот и невтерпеж.
Светозара махнула подолом, разукрашенным оберегами-коловратами, и умчалась. Мужики глухо застучали деревянными ложками.
После обеда Клёнка собрался уходить. Вавила не удерживал гостя:
— За книги не переживай. Я как передам их, тебе сообщу.
— Узнай у него. Могу ли я когда к нему зайти — почитать их?
— Узнаю. Думаю, не откажет старик.
— Ну, тогда здоровые будьте. Светозаре поклон передай, да скажи — уха у нее замечательная. Я лучше нигде не пробовал.
— Передам с удовольствием, ей приятно будет.
Мужики коротко поклонились друг другу и на том расстались.
Рарог Бранко раскинул широкие, как у всех молодых соколов-кречетов, крылья и, оттолкнувшись от руки, в толстой кожаной перчатке, сорвался в планирующий полет над высоким разнотравьем луга. Пролетев пару саженей, он сильно забил крыльями, с каждым мигом все ближе приближаясь к жертве. Впереди летел заяц, словно горный ручей пробил тугую щель в зарослях, и сейчас мощная травяная струя, шелестя метелками и цветами, уходила к лесу. Князь Владислав опустил сжатый кулак, с которого только что сильная птица бросилась в погоню за улепетывающей добычей, и, перехватив повод, резко поддал пятками жеребцу под ребра. Тот даже присел в первый момент от неожиданности, но тут же исправил ошибку и, набирая с места в галоп, скосил недоуменно сливообразный черный глаз на хозяина: «Чего это он? Мог бы и помягче, я конь понятливый».