После заседания Дудинскас, как часто бывало, подвез Позднего домой. На прощанье Симон с необычной теплотой пожал ему руку:
— Дзякую. Хлопцы у меня хорошие, но без подсказки многого пока не понимают... Не знают правил.
«Хлопцы» выросли и в подсказках уже не нуждаются. Но что за порядки такие, где каждый думает только о себе! И никому нет дела до остальных. Разумеется, до поры: всякого, кто высунулся, свои же утопят в помоях.
формальный лидер
Оставшись один, устно и печатно оплеванный, раздосадованный результатом, сведенным на нет стараниями соратников,. Виктор Столяр не собирался отступать.
Хочешь не хочешь, но против реальности не попрешь, и любые завистники вынуждены были признать, что избирательная кампания выдвинула его в лидеры.
В опальном Верховном Совете его единогласно избрали исполняющим-обязанности председателя. При всей виртуальности статуса это открывало какие-то перспективы, тем более что руководители оппозиционных партий, пусть под его нажимом, скрипя зубами, согласились делегировать Верховному Совету полномочия по ведению переговоров с властями, начатых под эгидой международной консультативно-наблюдательной группы.
Формальный лидер... Было ли это частью его плана, или просто так выстроился сюжет? Была ли у него вообще какая-то схема? Они так и не встретились. Виктор Илларионович был настолько упрям в своем одиночестве, что в чьей-либо поддержке, похоже, не нуждался.
Дудинскаса это даже не огорчило: почувствовав, что Столяр блефует, он сразу утратил к истории интерес. Голая политика его давно не занимала. Что до переговоров с властями, то никакого практического смысла в них Виктор Евгеньевич не видел, никакой пользы от них не ожидал... И снова — в который раз! — он потянулся к чемоданам. Надежды на перемены не оставалось, по крайней мере до той поры, пока в политику не придут свежие силы.
Дудинскаса и раньше довольно часто спрашивали, что будет, как дальше жить.
Начальники, с которыми он немало общался, ответ знали всегда. Их дети учили английский. Не случайно, как только началась перестройка, труднее всего стало поступить по специальности «история и иностранный язык». Не в иняз — там учиться тяжело. А здесь — и видимость образования (история), и язык, то есть возможность от этой непонятной истории, которая каждый год меняется, оборваться. Туда, откуда она уже видится только издали, и не месит людей, как трактор, а оказывается обычным гуманитарным предметом, причем абстрактным, так как от нее уже никто не зависит.
Поэтому, отвечая на вопрос, как жить, Виктор Евгеньевич чаще всего советовал: