Дейзи надеялась узнать побольше об инциденте, но мать он, похоже, не интересовал.
— Твой муж дурак, — сказала она, даже не потрудившись понизить голос. — Он просто чертов дурак, и ему повезло, что сумел заполучить тебя.
Дейзи посмотрела на Эда. Его лицо было безучастно, но глаза потемнели, совсем чуть-чуть, как это бывало, когда он сосредотачивался на чем-то.
— Ох, я не знаю… — сказала тетя Хелена, и хотя Дейзи видела только затылок, но поняла, что тетя вот-вот расплачется.
— Хелена, это длится уже много лет.
Дейзи дернула Эда за руку и прошептала:
— Пойдем.
Внезапно мать повернула голову и уставилась на окно, за которым они подслушивали.
— Вы двое куда-то собрались? — спросила она, точно их подслушивание было самой естественной вещью на свете.
— Мы идем на «Палубу», — поспешно ответила Дейзи, выходя на террасу.
Эд медленно шел за ней.
— Хорошо. Можете взять из моей сумочки пятьдесят центов и купить себе моллюсков. — Когда никто из них не шелохнулся, она добавила: — Сумочка в кухне. — И бросила взгляд на Дейзи.
Тетя Хелена так и не повернулась к ним. В руке у нее был стакан со скотчем. Сколько Дейзи себя помнила, у тети в руке всегда был стакан со скотчем. Дейзи иногда нюхала скотч в графинах отцовского бара или улавливала этот запах в его дыхании, когда он целовал ее на ночь, и образ тети Хелены, мягкой и белокурой, вставал перед глазами. Обычно отец пил джин с тоником. Дейзи знала, потому что иногда он позволял ей готовить для него коктейли. Ей нравился бар, с коллекцией шейкеров и радугой разноцветного стекла. Красивые графины, хрусталь ее бабушки, с серебряными пластинками, на которых витиеватыми буквами выгравировано название напитка. Отец научил ее сперва наливать джин, потом класть лед. Довершаем тоником из стеклянной бутылки, выжимаем в бокал четвертинку лайма и бросаем ее туда же. Дейзи нравилось смотреть, как шипит тоник, когда в него падает лайм.
— Пойдем, — повторила Дейзи.
— Ступай, Эд, — велела мать. — Составь компанию Дейзи. Нам с твоей мамой нужно многое наверстать.
Без единого слова Эд развернулся и пошел обратно в дом. Дейзи последовала за ним через холл в летнюю кухню, большую и светлую, с огромной белой плитой, которую Дейзи не позволялось трогать. Здесь было светлее, чем в зимней кухне, которую давно превратили в бельевую. Через холл от кухни располагалась оранжерея, выходящая на подъездную дорогу и заднюю лужайку, лужайку окаймляли голубые гортензии ее покойной бабушки. (Мать говорила, что голубые гортензии — редкость, они стали такими, потому что бабушка удобряла их кофейной гущей.)