«Спасибо, дяденька, и вам не хворать». Гарав решил не отвечать и не оборачиваться. За руки не хватают, чтобы не ходил, — и хорошо.
На романтичном «рассекающем пенные гребни» (так, кажется?) носу люггера в специальной загородке располагался камбуз, а рядом с ним — тоже в загородке — сортир. Так что при близком рассмотрении красиво режущий воду нос парусника скрывал два самых неромантичных, совершенно желудочных помещения… Правда, над ними была небольшая смотровая площадка.
Но на ней уже кто-то сидел.
Гарав помедлил — пока сидящий (он свесил ноги вперёд по обе стороны небольшого флагштока, сейчас пустующего) не обернулся. Это оказался один из мальчишек-юнг. Секунду он рассматривал Гарава (а тот — его), потом, словно старому знакомцу, протянул руку:
— На.
Машинально Гарав подставил ладонь, и в неё просыпались несколько долек сушёных яблок. После этого юнга подвинулся, и Гарав — словно по какой-то молчаливой уговорённости — уселся рядом. Теперь оба продели по одной ноге в какие-то верёвочные петли и стали (хотя Гарав об этом не задумывался) похожи на сложное носовое украшение — вещь в этом мире неходовую.
Сидеть так оказалось немного жутковато (высота виделась очень большой, нос взмётывался вверх-вниз, и вместе с ним ухало сердце), но и интересно. Можно было легко представить, что летишь над водой сам по себе. Гарав задумчиво бросил в рот дольку яблока и пожаловался:
— Уснуть не могу.
— Я тоже поначалу плохо спал на корабле. — Как и все гондорцы, мальчишка говорил немного странно, произносил слова не так, как уже привык Гарав, употреблял неясные обороты. — Но тут дело в том, что я про дом думал. Я буквально с колыбели в море рвался, а тут, когда подошёл час уходить, как будто сердце вынимать начали.
— Теперь привык? — спросил Гарав.
Юнга пожал плечами:
— Конечно, я ведь уже три года плаваю. Да и возвращаться мне всё равно некуда. Я родом с Тол Фаласа, и через неделю после моего первого ухода в море пираты с юга сожгли наш посёлок и всех убили… А твои родичи где живут? Ты же ведь северянин?
— Кто знает, где мои родичи… — задумчиво сказал Гарав. — Я был в плену у орков, вот и всё, что помню. Потом бежал, и рыцарь Эйнор подобрал меня. Я и стал его оруженосцем…
— Значит, и у тебя никого. — Гондорец прожевал яблочную дольку. — Но твои-то, может, ещё и найдутся. А я своих вижу только во сне. Иногда.
Мальчишка был, наверное, помладше Гарава, но выше, и вообще казалось немного странным, что паренёк с внешностью княжеского сына — юнга на небольшом судёнышке. Впрочем, у всех до сих пор виденных Гаравом гондорцев были благородные холодноватые лица…