Дорога там одна. Через пару часов по ней поедет тот, кто ударил Фередира ногой в лицо… Тот, кто верно служит Ангмару…
Мальчишка бесшумно откинул свой край большущего одеяла и тихо спустил ноги с кровати. И в этот момент Эйнор что-то отчётливо и громко сказал на непонятном языке.
— В туалет, — сообщил Гарав, окаменев в сидячем положении. Медленно обернулся, готовый с честными глазами повторить то же самое…
Эйнор спал. Свет из оконца падал на его лицо, бывшее сейчас каким-то призрачным и почти детским, только в углах губ лежали требовательные складки. Рыцарь говорил во сне и не знал, что собирается сделать его оруженосец, уже доставивший столько хлопот…
Тихонько собрав в охапку одежду и оружие, Гарав перестал дышать и, пригибаясь, выбрался за дверь, по миллиметру отодвинув засов. Оказавшись с той стороны, он позволил себе продышаться и только после этого начал одеваться. Потом приложил к двери ухо… тихо внутри.
В зале было пусто и темно, пахло свежей водой от вымытых полов. Когда Гарав выходил наружу, где-то неподалеку заголосил петух и потянуло по двору прохладным ветерком. Положив руку на рукоять Садрона и твердо ставя ноги (внутри временами всё коротко и противно сжималось, как будто давила судорожно-беспощадная невидимая рука), оруженосец прошёл на конюшню. Хсан встретил хозяина ласковым «фрррр…» в ухо — Гарав погладил его храп, покосился на внимательно наблюдавшего Фиона. Ему даже показалось, что сейчас конь спросит голосом Эйнора: «Ну и куда собрался в такую рань, не расскажешь?»
Фион, конечно, промолчал. И Гарав, отвернувшись, принялся засёдлывать Хсана.
* * *
Коня оруженосец оставил внизу, у подножья холмов, где лежал густющий непроглядный туман. Но когда Гарав трусцой поднялся вверх, там было чисто и почти светло — солнце готовилось взойти. Весеннее утро было холодным и обещало тёплый ясный день.
Перевал с холма был как на ладони. В четверти километра.
Мальчишка стал искать место для засады…
…Гарав ждал.
Двести пятьдесят метров — хорошее расстояние для прицельного выстрела и из огнестрельного оружия. Спешить особо было некуда, он всё промерил по шагам, стараясь сосредоточиться именно на конкретных сиюсекундных действиях — тогда рука внутри отпускала. Страшно, вот что это такое — страшно… Он покосился на лежащий рядом арбалет, осторожно потрогал — нет, скорей погладил — тетиву и лук, в которых ощутимо жила под пальцами тугая страшная мощь, проклятая Церковью в фантастическом мире Пашки именно за то, что трус и неумеха может убить из арбалета мастера-храбреца.
Хорошо. Пусть он, Гарав, трус и неумеха. Но Руэта не только мастер и храбрец. Он ещё и подонок. Дико, но так бывает: храбрец-удалец — и подонок. Как там у Шекспира?