Антонина с усмешкой посмотрела на Фишера, потом спросила тоном светской жеманницы:
— Так кто вас интересует, он или она?
— Оба, — коротко ответил Фишер, и Антонина поняла, что он человек опасный. Не послушаться его невозможно.
В воскресенье чуть не полгорода устремлялось на «барахолку». Здесь шёл, в основном, обмен товара: вещи меняли на продукты. Петрович любил потолкаться в этой толчее, к чему-нибудь прицениться. Заодно можно потолковать с человеком о том, о сём, да и просто послушать, о чём люди говорят. «Барахолка» с самого начала стала для него источником сведений, которые он передавал Зигфриду. Его дело — пересказать, а уж Зигфрид сделает выводы.
Но сегодня Петрович всерьёз приценялся к кролику. На днях ему повезло: за помощь на кладбище немецкий офицер сунул ему немного денег и дорогую зажигалку. Как оказалось, офицер хоронил сына, доставленного с передовой. Дары Петрович принял и теперь пытался превратить их в тушку кролика. Наконец сговорился с мужиком и понёс кролика домой. В понедельник он ждал Зигфрида и хотел его хорошо угостить. В понедельник театр выходной, и Зигфрид пробирался в тайное убежище к Петровичу, чтобы здесь обстоятельно поговорить и, как он выражался, «перевести дух», расслабиться после постоянного напряжения. Не каждый понедельник, конечно, но в этот должен прийти, так как просил разузнать о «прыщавом».
Петрович узнал: Гук это, а никакой не Рух. Гук Виктор Иоганнович. Так он и сказал Зигфриду, когда тот пришёл.
— Полицаи его побаиваются, — добавил Петрович. — Говорят, будто он всё может.
— Что значит «всё»?
— А кто его знает!
— Понимаешь, Петрович, этот тип для нас очень опасен.
— Чего ж ты молчал? Я бы в лепёшку расшибся и узнал о нём побольше. Небось, надеялся сам… Вот тебе и сам! Он, что ж, немец, а у нас жил?
— Наполовину немец, мать у него русская.
— Вырос в России, значит, и сам русский, — решил Петрович. — Пошёл в холуи… И откуда они берутся, такие?
Петрович принялся бурчать, что какой-то неизвестный лекаришка стал бургомистром. Немцы власть ему дали неслыханную: может по своему усмотрению заключать людей в тюрьму сроком до трёх лет. Или этот, недобитый белогвардейский офицер… Поди ты, возглавил отдел полиции. Какой-то проходимец начал выпускать газетёнку.
— Повылазили, как тараканы из щелей, — подытожил Петрович. — Бросились в холуи к новым хозяевам… Я бы им всем головы посворачивал, и баста.
— Нельзя, Петрович, — вздохнул Зигфрид. — Нельзя всем головы сворачивать. Вернутся наши, все предатели получат по заслугам. А вот Гука обезвредить надо. Просил у своих помощи, но что-то нет ничего, молчат. Значит, надо действовать самим.