Мне не нужна эта табуретка, поскольку достался от прежних хозяев симпатичный пенек с прибитой сверху дощечкой. Мой стул ни на чей не похож, тем он мне и мил.
Знает и дед, что табуретка мне не нужна, но ему хотелось чем-то отблагодарить меня за то, что на следующий после вселения день я решился вымыть заскорузлые полы.
Вообще он умеет ценить добро, даже то, которое незаметно и делается машинально. Он помнит каждое ведро воды, принесенное тобой от водовозки в комнату. Если Андрюха или я затеяли какую-либо приборку, перестановку, дед тут же хватается помогать. Он, похоже, и впрямь настрадался со своими охламонами и истосковался по порядку и мало-мальскому уюту.
Он в некотором роде даже чистюля.
— Дед! — говорит ему Андрюха. — Ты как девица, которая принимает любовника.
— Что такое? — настораживается дед.
— Каждый день у тебя постирушки.
— Да ведь неохота ходить в грязном.
Вывешивает на веревку над своей койкой полдюжины застиранных платочков.
— У меня всегда так, даже когда пил. Три платка рабочих, три выходных.
Правда, отличить рабочие от выходных трудновато — благоприобретенный цвет одинаков.
Утюга его белье не знает, но нельзя сказать, что дед ходит помятым. Однажды застаю такую картину: дед держит штаны за опушку, Андрюха — за концы штанин. Возят их туда-сюда через спинку кровати.
— Да вот, брюки гладим.
На двух веревках у него над кроватью всегда почти весь гардероб. Вольно натянуто выстиранное белье. Собрано в угол уже сухое. Накидано друг на друга намеченное к стирке грязное.
Изредка, увидев нашу дверь открытой для проветривания, заходит вахтер Лена.
— Как у вас теперь чисто! — преувеличенно хвалит она. — Ряднов! Ты ли это?
Деду эта бесцеремонность не по душе. Сам-то он не прочь поговорить иногда о том, что жил недавно похуже. Но слышать это от постороннего — обидно.
— А что?! Я и раньше таким был. Подумаешь, когда выпью да тебя обложу, что плохо службу несешь.
— Подумаешь… — в тон ему отвечает Лена.
— Сделай ей справедливое замечание, а потом иди штраф плати. Вот порядки!
У деда открываются старые раны.
Вообще деду в последние дни живется неспокойно. Каждый считает своим долгом удивиться дедовой трезвости, поздравить его или выразить сочувствие.
— Дед! Ё-мое, первый раз тебя вижу трезвым, — удивляется пьяненький гость.
— А что хорошего-то?! — жалуется дед. — Жизни не вижу. Сплю да работаю. Работаю да сплю.
— Пьянка для тебя — жизнь? Ё-мое!.. Наоборот — потеря жизни. Ты верную треть своих годов потерял.
Дед не сердится, но твердит свое:
— Жизни не вижу. Не вижу — и все тут…
Но это не совсем серьезно. В глубине души он собой доволен — пересилил себя.