Утром в пятницу они с отцом отправились в Вену. Дорога проходила через Альпы, и через шесть часов они прибыли в прежнее родовое гнездо — дворец князей Лихтенштейна в Вене. В отличие от дворца в Вадуце это величественное сооружение было частично открыто для публики. Та часть, которую занимала семья, была достаточно уединенной и тщательно охранялась. Здешние апартаменты Кристианы отличались большей пышностью, чем ее комнаты в Вадуце, которые были не менее красивы, однако более соразмерны человеку. В венском дворце у нее была огромная спальня с монументальной кроватью, украшенной пологом, с зеркалами, позолотой и бесценным обюссонским ковром на полу. Спальня напоминала музей, чему немало способствовала огромная люстра с рожками для свечей.
Во дворце обитали слуги, которых Кристиана знала всю свою жизнь. Пожилая горничная, двадцать лет назад служившая еще ее матери, помогла ей переодеться, а женщина помоложе наполнила ванну и принесла еду. Ровно в восемь Кристиана вошла в апартаменты отца, одетая в маленькое черное платье от Шанель, которое она купила в Париже в прошлом году. Из драгоценностей на ней были крохотные серьги с бриллиантами, жемчужное ожерелье ее матери и кольцо с фамильным гербом, выгравированным на плоском овале из желтого золота, которое она всегда носила на мизинце правой руки. Это было единственное свидетельство ее знатного происхождения, и люди, незнакомые с геральдическими символами, воспринимали его как обычное кольцо с печаткой. Впрочем, Кристиана не нуждалась ни в каких символах, указывающих, кто она такая. Жители Лихтенштейна и Австрии, да и вся остальная Европа, знали ее в лицо и узнавали при встречах. Она была удивительно красивой девушкой и достаточно часто появлялась рядом с отцом, чтобы привлекать внимание журналистов на протяжении последних нескольких лет. Даже когда она училась в Штатах, при каждом ее наезде в Европу фотографии попадали в газеты вопреки всем ее стараниям избежать этого. Когда же она вернулась домой, пресса следила за каждым ее шагом. Кристиана была красивее, чем большинство европейских принцесс, и более загадочна благодаря своей застенчивости, сдержанности и серьезности, что только разжигало интерес журналистов.
— Ты очень красивая сегодня, Крики, — заметил князь, одарив ее любящим взглядом. Несмотря на присутствие камердинера, Кристиана помогла ему справиться с запонками. Ей нравилось заботиться об отце, а ему это напоминало время, когда была жива его жена. Не считая брата и английских кузин, отец был единственным человеком в Европе, называвшим ее Крики, однако в Штатах Кристиана использовала это имя, когда училась. — И кажешься совсем взрослой, — добавил отец с гордой улыбкой.