Добре. Пролежали… Сколько мы там пролежали?.. Я слышу: мать дышит, живая!.. Я уже ее прошу:
— Мамочка, не дыши. — Так страшно ребенку, что я говорю: — Мамочка, не дыши.
Добре. Тут подходят, посчитали это: „Айн, цвай, драй, фир, зекс…“
Тут девки едут… Коровы мычат. Кажется, встал бы и пошел, если б только не трогали… Они отступали это уже. Немцы. На Усохи ехали. И полицаи с ними. Коровы мычат, девчата поют вовсю..
Вопрос: — А что за девчата?
Откуда же я могу знать? Я лежу. Я только услыхал, что земля — дух-дух-дух, дак я пробовал вставать. Мать не вставала. Я встану, только слышу: земля — дух-дух-дух.
Я говорю:
— Мамочка, идут уже опять!
Я все страху нагонял ей. И сам боялся… Я расскажу вам еще одно… Это я пропустил. Подходит до землянки этой, где убитые, говорит:
— Тут мины наведены.
А мне, малому, думалось, что это они еще и мины при этом навели. Я слышу. Какое ж тут расстояние? Я глядеть только не могу: не пошевелюсь никак. Это немцы не заходили, ушли. Сейчас приходят два немца еще. Люди побиты, гранатами. Все. А они там что-то — ляп-ляп чем-то. Железки… И сами с собой: „Гер-гер, гер-гер…“ А дыхание-то мы не сдержим! Я лежу так вот носом в землю, а мать немножко боком лежала. Где ж тут сдержишь дыхание! Они задержались как-то долго. „Ляп-ляп-ляп!..“ Мать возьми да чихнула… И один услыхал.
— Что-то дышит!.. — то по-немецки говорили, а то — по-русски: — Что-то дышит!
Другой чем-то, я не знаю, железо какое взял или палку, и засекли, в каком месте кто-то дохнул.
Мать эту катают… Ну, я за матерью вот так вот шевельнулся.
А другой говорит:
— Е.т.м., кто тут может дышать? Смотри — руки, ноги валяются, кто тут может дышать?..
Вопрос: — Так они то по-немецки, то по-русски говорили?
— Между собой по-немецки, а эти слова сказали по-русски.
Добре. Я это слышал, малыш, лежу. Сейчас же они шмыг отсюда и ушли. Страшно им стало, что ли?..
Тихо стало. Все. Забегут, поглядят… Те, что ехали позже. Возчики это, что ли?
Лежим мы. Стало вечереть. Это к обеду было, когда нас оттуда, с места, взяли. Стало вечереть. Они, наверно, пост оставили в Буденичах, пулеметчика или двоих. Ну, и несколько партизан нарвалось на этот пост. Они тоже тогда, хлопцы эти, шли насмело и нарвались. Завязалась драка. Такая драка, что эти самые немцы — все оттуда начали в Буденичи садить.
А мы лежим. Все боялись это. Мама моя уже тут опомнилась. Говорит:
— Сынок, вылазь!..
А они опомнились, стали из пушек бить, из Усох или из Икан там.
Как попадет снаряд, сынок, дак и убьет нас. А у меня в памяти другое:
— Мамочка, они ж мины навели!