Вопрос: — А сын был тогда с нею?
— Дети поутекали. Ведь утекали так, как кто мог — дети себе, родители себе. Такая паника была. И к Степурам утекали, и к Скипьеву, только к Малым Прусам не утекали: думали, что немцы с одной стороны идут. А они со всех четырех сторон окружили. Потому что там не просматривалось: то кусты, то… Кто куда утекал, то всех и половили. В руки им прибежали. Был один выход — в лес. Почему? Потому что они лес окружили не от села, а дальше, лесок остался в оцеплении.
Мало там людей, нас спряталось… Теперь у нас в Прусах не прусляне, а все наезжие…»
Память людей, которая записана на белых среди черного поля плитах близ Великих Прусов; огненная память войны, что собрана в этой книге; память народная обо всем, что принесла и оставила на земле и в людях война, — это и мука, и тревога, но и надежда на то, что наконец на пропитавшейся кровью и слезами «от коры До центра» (Ф. Достоевский) планете мир не будет всего только подготовкой к новой «кровавой бане».
И ужас, и скорбь вдруг возвращались из дали военных лет, и женщина как-то сжималась, умолкала или плакала…
У одних мы просили прощения и еще раз исподволь возвращали их к необходимости рассказать.
А иных не осмеливались больше беспокоить — это старых, немощных.
Таких случаев было немало.
Не меньше случалось и такого, что и старуха, и которая помоложе говорила по скромности меньше, чем могла бы, а то и в самом деле не умела. Одна даже с этого начала:
— Кабы это умел да все ловко рассказал!..
Однако и в этих «немощных» да «неумелых» коротеньких рассказах есть то, что таит в себе большое, глубокое жизненное содержание…
Ефросинья Егоровна Макеева, 94 года. Ровное Шумилинского района Витебской области.
Ее как раз забирали из участковой больницы в Козьмах. Пришел колхозный «газик» — за нею и за молоденькой мамой; старушку белые сестры и санитарки вывели под руки, а молодой подали в машину «конверт» с ее первенцем.
По совету врача, мы не тревожили бабусю здесь, решив заехать к ней домой, попозже.
Часа через три, побывав в других деревнях, мы заехали в Ровное. Ефросинья Егоровна сидела на солнышке перед хатой, а около ног ее попискивала, поклевывала стайка цыплят.
Вот весь ее рассказ:
«…Забрали всех, выгнали из хаты нас, погнали туда за Дрожаки, в лес. Прямо на мины, всей деревней. А потом — в пуню. Семьи уже выбирали партизанские. И моего взяли хозяина и повели. Ну, я слышу, что уже выстрелили недалеко. Дак я крикнула, а мне по голове (плачет) как дал плетью. Казак.
А потом домой отправили. Только по одному из каждой семьи застрелили. Разули нас всех, все побрали у нас.