Тут же и семья моя вместе. Берут ребенка — расстреливают.
— Вот заведешь — этих не будем стрелять!..
А я знаю, что как заведу — больше чужой крови напьюсь, чем моей разольют. Я не повел.
Вопрос: — И тут застрелили ваше дитя?
— Тут одного ребенка застрелили, другого застрелили, а третьего подводчики спрятали. Четвертого, то есть, самого старшего. Он и сейчас живет в Ленинграде.
Вопрос: — А как они его — в телегу спрятали?
— Не. Дали кнут, и пошел коней отворачивать. В борозде спрятался. Ему так сказали подводчики. Вот он и остался живой, и сегодня живой. А тогда и хозяйку расстреляли. А потом и меня вели стрелять.
Ну, меня ведут расстреливать, а я думаю удрать. Что уж тут сделаешь? Один двоих ведет. Прошел я вперед — немец. Как били нас, то он стоял — по-немецки разговаривал. Потом зашел наперед, идет напротив нас и по-русскому говорит:
— Вы не знаете, может, куда вас ведут? Ведут расстреливать.
Вопрос: — Он так говорит, чтоб не услышали другие немцы?
— Не, немец шел, но он же по-русски не понимает. И этот, одетый в немецкое и наган у него. Тогда по-немецки с немцами говорил, а теперь с нами по-русски. Это не переводчик: переводчик остался, а он как нас тронули, то он наперед зашел, вроде ему присесть надо… И он тогда напротив идет:
— Вас, говорит, ведут расстреливать.
О-о-о! Господи! Семью расстреляли, и меня расстреляют… Давай попробую удрать. Я так на край верну с этой стежки, чтобы в лес. А он мне автоматом р-раз в плечи. А я… Это у меня потом, на фронте, руки побиты, а тогда я ему как двину! — дак он навзничь, и его автомат отлетел. Я верхом, за автомат и — шарах! — его застрелил. Иван этот, Минович, в одну сторону побежал, а я — в другую. Под меня гранату второй подкинул, ну, а граната меня не тронула нисколько…
Вопрос: — Так вы в него еще и из автомата выстрелили?
— А как же! Если б я его не застрелил, дак у него ж наган был. А другой немец, говорите?.. Много, много их, немцев, было. Но в этом шуме… Я три войны провоевал и знаю, что в шуме никто не знает ничего и не ведает. Они пока осмотрелись… Это каких-нибудь я, было, метров десять от немцев отошелся, недалеко, а это ж — шум!..
Ну, вот, это моя вся и история.
Вопрос: — А потом вы куда, в партизаны пошли?
— Не. Мне сделалось плохо. Плохо сделалось. Ну, куда? Я в Закутье, в отряд. Это начальник отряда был знаком, дак я к нему. Иду, и кажется — играют, поют… А никого нигде нема. Это у меня в голове. Расстроился. Да… И он говорит мне:
— Знаешь что, вызову я тебе врача. Врач мне уколы делал и говорит:
— Иди в тихое место.