]. В том же номере «Чижа» помещено стихотворение Александра Введенского «Не позволим!»:
Не позволим мы рубить
молодую ёлку,
не дадим леса губить,
вырубать без толку.
Только тот, кто друг попов.
Ёлку праздновать готов!
Мы с тобой — враги попам,
Рождества не надо нам.
[65, 6]
Здесь любопытно характерное для антиёлочной кампании, захватившей и детскую печать, совмещение двух мотивировок отказа от обычая устраивать ёлку: с одной стороны, праздник детской ёлки отвергается как церковный обычай («поповский»), а с другой — проводится мысль о необходимости защитить и сохранить лес. Борьба «с порубкой ёлок» соединилась с антирелигиозной агитацией [162, 31]. «Ёлка, интеллигентский обычай, завезённый к нам во время оно из Германии и за который православная церковь уж никак не могла нести ответственности, — вспоминает И.М. Дьяконов, — была также объявлена религиозным предрассудком, разоряющим наши леса» [127, 176]. Так в новых условиях в очередной раз на повестку дня в связи с ёлкой был вынесен вопрос защиты лесов. Но вместо того, чтобы создать пригородные плантации по выращиванию ёлок (что на Западе было предпринято ещё в середине XIX века), партийные органы и учреждения советской власти предпочли борьбу с ёлкой, которая приравнивалась к борьбе за сохранность леса как государственного достояния.
Сказочка Павла Барто «Ёлка», вышедшая в 1930 году, начинается с идиллической картины леса: растёт стройная ёлочка; на ней отдыхают птицы; под ней ночует ёжик, в ветвях её играют белки и т.д. Клесты, свившие гнездо в ветвях этой ёлочки, откладывают яйца, и зимой у них появляются птенчики: «Были они ещё совсем голенькие и беспомощно копошились под ней». Но вдруг в лес приезжает на лошади бородатый старик. Спеша и воровато озираясь по сторонам, он начинает рубить ёлки. В их число попадает и наша стройная ёлочка: «Спокойно спали клесты. Звонко звякнул топор в морозном воздухе, вздрогнула ёлка, мягкими хлопьями осыпала старика… Взмахнула ёлка ветвями и рухнула в снег…» Клесты, «как слепые метались по воздуху». Но старик не слышит их криков, не видит выпавших из гнезда на снег маленьких голых птенцов. Деловито погрузив нарубленные деревья на сани, он уезжает из лесу [25]. Знаменитая песенка Кудашевой «В лесу родилась Ёлочка…» получила здесь прямо противоположную трактовку.
И всё же полностью искоренить полюбившийся обычай так и не удалось: ёлка «ушла в подполье». В семьях, верных дореволюционным традициям, её продолжали устраивать. Делали это с большой осторожностью. «Новогоднюю ёлку ставили тайно, — вспоминает С.Н. Цендровская. — Окна занавешивали одеялами, чтобы никто не видел» [467,