Русская ёлка: История, мифология, литература (Душечкина) - страница 90
Обиду эту он почувствовал в первый раз, когда на Рождество их, ребят, привели на ёлку, устроенную женой фабриканта, где ему с товарищами подарили дудочку в одну копейку, яблоко, золочёный орех и винную ягоду, а детям фабриканта игрушки, которые показались ему дарами волшебницы и стоили, как он после узнал, более пятидесяти рублей.
[425, XIII, 405])
Наблюдая за сыном гувернантки, автор замечает, что, несмотря на малый возраст, он уже чувствует своё приниженное положение, своё место в этом обществе. Испытывая непреодолимое желание поиграть с другими детьми, мальчик не смеет, однако, подойти к ним, а решившись наконец на это, заискивающе улыбается и заигрывает с ними: одному из мальчиков отдаёт своё яблоко, другого возит на себе. И всё же «какой-то озорник препорядочно поколотил его», при том, что побитый ребёнок не посмел даже заплакать, а его маменька не только не пожалела своего сына, но «велела ему не мешать играть другим детям»: родители приглашённых на ёлку бедняков находятся в том же унизительном положении, что и их дети. Фельетон «Ёлка и свадьба» явился первым подходом Достоевского к теме ёлки и ребёнка, которая ещё не раз станет предметом печальных раздумий писателя о судьбе городских детей [123, II, 95-101].
Если «Ёлка и свадьба» Достоевского построена на противопоставлении детской ёлки (долженствующей быть символом справедливости на земле) её уродливому проявлению в жизни, то И.И. Панаев в очерке 1856 года «Святки двадцать пять лет назад и теперь» отрицает сам новомодный праздник, столь непохожий на естественное веселье старинных русских святок. Являясь страстным защитником народных святок и противником ёлки, Панаев с раздражением и язвительностью изображает праздник детской ёлки в доме «разбогатевшего петербургского выскочки». Автор негодует уже по поводу того, что детское торжество назначено на десять часов вечера: «В наше время, — пишет он, — когда не было ёлок, малютки уже покоились безмятежным сном в это время, а теперь с ёлками, в десять часов начинается для них праздник… Для них!» Весь очерк от начала и до конца выдержан в ироническом тоне. Рассказчика всё раздражает и всё приводит в негодование в устроенном для детей празднике: и то, что главной заботой хозяев являются не столько дети, сколько взрослые (в особенности знатные гости); и то, что привезённые на праздник дети выглядят, как «большие» (завитые, раздушенные, разодетые наподобие взрослых и ведущие себя, как взрослые); и то, что пятилетний сын и восьмилетняя дочь хозяина стремятся занять гостей точно теми способами, как это делают их родители. Его неприятно поражает странно сдержанная реакция детей на прекрасное разряженное дерево: «Дети обступили ёлку без шума, без крика, без удивления, без детского восторга», поскольку, как иронизирует автор, «кричат, удивляются, восторгаются только дети дурного тона». Некоторое время дети «гуляют» около ёлки, после чего начинается розыгрыш в лотерею висящих на ней подарков, причём выходит так, что «самые блестящие и дорогие подарки достаются княжнам и графине…» Свечи на ёлке тушат, а «дети расходятся недовольные, завидуя друг другу». Около четырёх часов ночи гости разъезжаются. «Так оканчивается