И тоскует в землянке гармонь за улыбку твои и глаза
Много тесных седин позади, много запясть красот на пути
Мне в уютной землянке тепло от твоей негасимой любви…
– заворкотал патефон. И схотелось спать. Голова в постромки, обронился о долу взгляд, запрятался яви пронзителен звук… «Толи-толи мою жажду, серый зимний подстрешник – воробушко…», обмолвилась навь, да поплыли пред очами чудесные сны…
~…~
И снится Ивану Васильевичу чудное поветрие: Оленька взобралась на вершки, по над притолокой ровно на крыльях висит, да кажет сику свою окрытую мягким пух-редколесьем Знатье Порфирьевне. Смеётся Знатьюшка на неё, да всё смущённо с-под низу целуется…
Знатье Порфирьевне ж видится, что вовсе наоборот – Оленька упряталась за спорами застольно-житейскими к ней под подол и там всё слегка шурудит. Мудр Заветович же обернулся собой бело кроликом, припрыгал к девчонке под корточки, гладит длинн усами Оленьку и смеётся над ей: «Ой, ссыкуха же ты, Олаида Ивановна! Мокра стала вся вдруг с чего?!»…
И у Мудра по иному всё: Оленька што повыманила у деда Мудра на угощение, да попрятала себе в рот, то и не разберёшь… А вот родная жена всем своим благочестием нанизалась к Ивашке на хуй, да навстречь всем на волю расставилась бело коленками с про меж ними пушистой трандой, и беседует непринуждённо о том, что достаточно им, как случившимся за столом мужикам, горячащую воду ту пить. А растёт меж ног у ей ало-маковый прекрасен-цвет, и суёт ей Иван в энтот прям орхидей…
А Оленька спит и видит, как тётушка Знатя присела мягко к ней на лицо и трётся осторожно мехом нежным своим по дрожащим в улыбке губам; как дед Мудр где-то там, непонятно и где, чем-то тычет в поднижние губы, да жутко шшщекотица; а батька, обращён Мудровым кочетом, сует, пластая крылья по воздуху, конхветно-петуховый прибор свой прямо тётеньке Знатье в растянутый от усердна-волнения её рот…
~…~
Поочнулись на раз – чинно всё: никаких таких хулиганств про меж себя не допущено!..
Давай тогда по ищо один попробуем, порешили между собой. Мудр с Василичем вынюхали ещё по чуть-чуть, закусили хрумко, да взялся Мудр теперь за патефон. Олюшка только тесней под бочок прижалась до Знатьюшки, уплетая с малиной пирог…
У той войны седое поле, да заснежённое лицо.
Пришёл солдат, сложил с прибором, на покосившеся крыльцо.
Спросил солдат – стречай прасковья героя-мужа своего…
Я биз т..тибя чуть не пропала… иби… ответом ссыпало иво!..
– стало вновь легко на душе, и застелил вежды привольный дым. Оленька спит, и Знатьюшка склонила голову на маковку к ней. Иван Василич сосредоточился в свой стакан, и Мудр Заветович куняет над гранями…