— Куда вы направляетесь? — поинтересовалась она, пытаясь скрыть тревогу в голосе.
— Подальше отсюда.
— Но здесь есть мужчины, которые…
— Я ошибался. По-моему, у вас мастерски получается отгонять от себя мужчин, — ответил он и с грохотом захлопнул дверь, оставив Лине одну в остывающей ванне.
«Идиот», — выругал себя Дункан, прислонившись спиной к запертой двери. Он не мог поверить, что позволил чертовым принципам помешать уложить в постель это небесное создание, оставшееся по ту сторону двери.
Разумеется, в нем говорило неудовлетворенное желание, хотя в глубине души он понимал, что так поступать было бы неправильно. Он легко мог соблазнить ее, но ведь он, в отличие от многих благородных господ, не принадлежал к числу мужчин, которые пользуются женщинами только для мимолетного удовольствия. И дело даже не в том, что у него было много женщин. Просто он не ложился с женщиной в постель до тех пор, пока не только тело, но и ее душа не принадлежали ему.
Вот и сейчас здесь, в борделе, где было полным-полно жаждущих утешения девиц легкого поведения, этой ночью он не станет искать удовлетворения. Нет, решил он, сегодня он утопит свои терзания в выпивке.
Вылезая из ванны, Лине не могла сдержать дрожь. Она завернулась в льняную простыню и тщательно вытерлась, словно стараясь стереть следы прикосновения цыгана. Одинокая слезинка скатилась по щеке, слившись с каплями воды, пока она плотно закутывала свое предательски прекрасное тело в простыню.
Это не может быть правдой, с отчаянием думала она, и в душе у нее поднялась волна страха, появившегося еще тогда, после первого поцелуя. Она была де Монфор. Она была леди, а не какой-то распутной крепостной девкой, которая бросается на шею первому встречному мужчине, случайно оказавшемуся поблизости.
Да, она тоже испытала желание, когда он склонился, чтобы запечатлеть на ее губах тот страстный поцелуй. Но она никогда не станет вести себя, как ее шлюха-мамаша, несмотря на то что ее родословная испорчена крестьянской кровью. Она сумела обуздать свое желание, разве не так? Разве честь не возобладала над плотью?
В конце концов, она добилась уединения, которого так желала. Она ударила цыгана за то, что он оскорбил ее, и он, как ошпаренный, вылетел из комнаты. Она победила, не так ли? Но почему-то слезы на глазах отнюдь не казались ей слезами ликования.
Лине присела на край соломенного матраса и рассеянно потянулась было к медальону, но, вспомнив, что потеряла его, сложила руки в молчаливой молитве о помощи. Она предала своего отца. Больше она так не сделает. Даже если это будет означать, что она останется девственницей на всю жизнь. Она не разочарует покойного лорда Окассина. Она — де Монфор.