Затем последовал традиционный пир и праздник во дворце Приама. На столах давно не было такого богатого угощения. Нам удалось пополнить свои запасы свежей олениной, свининой, сыром, а также прекрасным вином из Фракии. Были даже сласти — фиги и виноград в темном ароматном сиропе.
Деифоб и Гелен улыбались, когда к ним обращались, и мрачнели, когда им казалось, что на них никто не смотрит. Парис превзошел и затмил их. Теперь преемником Гектора должен стать Парис.
Мне доставляло удовольствие дразнить Деифоба. Я невзлюбила его с самого начала: в нем сочетались грубость со злорадством, в его натуре чувствовалось что-то порочное. Мне казалось, самого простого, незначительного дела он не сделает, не попытавшись извлечь выгоды для себя. К тому же он воображал, будто он неотразим и ни одна женщина не способна перед ним устоять. Говорят, уверенность в себе — дар богов. Я думаю, посылая самоуверенность, боги подшучивают над дураком.
В обычной своей манере он обратился ко мне:
— Елена, госпожа моя, твой Парис и впрямь отличился. Он убил героя греков Ахилла. Мы все вздохнули с облегчением. — Желая проиллюстрировать свои слова, он нагнулся ко мне и вздохнул.
— Ты страдаешь недугом, мой господин? — спросила я. — Судя по твоему дыханию, нет ли у тебя сердечной болезни? Надо обратиться к врачевателю.
— Мне всегда трудно дышать, когда я рядом с тобой. — Он похотливо посмотрел на меня. — Держаться на расстоянии от тебя — вот единственное лекарство.
— С удовольствием предложу тебе это лекарство!
Я отвернулась и отошла подальше.
Я не склоняла головы перед ним, но чувствовала, что меня атакуют, хотят взять приступом — как греки стены Трои.
Я поспешила найти Париса: он стоял у прислоненного к стене копья и поглаживал его.
— Все же копье — благороднейшее оружие. Хотя и лук делает свое дело хорошо, — заметил он.
— В последние дни нет нужды ни в том, ни в другом оружии, — кивнул его собеседник. — В этом прелесть мирного времени.
Повсюду горели факелы. Люди расположились вокруг столов, наслаждались угощением. Перед Парисом все расступались, словно перед богом. Даже если ему это не доставляло удовольствия, то я упивалась. Я смаковала каждый предназначенный ему восхищенный взгляд, каждый, пусть неуклюжий, поклон, каждое, пусть нескладное, слово благодарности и никак не могла утолить свой голод. Я так долго ждала этой минуты — чтобы все посмотрели наконец на него моими глазами и увидели человека, которого вижу я.
Теперь наши полководцы уверовали в то, что опасность миновала. Несколько дней спустя Антимах произнес у городских ворот прекрасную речь. Ее суть сводилась к тому, что греки получили смертельный удар, от которого не оправятся. Лазутчики Геланора подтверждали это: они сообщали, что греки пребывают в полной растерянности и готовятся к отплытию. Как только корабли приведут в порядок и отремонтируют, войско вернется в Грецию.