— Вряд ли в Лувре за вами следила ваша тетушка. Фигура не та.
Алиса улыбнулась и посмотрела инспектору прямо в глаза:
— Вы любите свою работу?
— Нет, больше не люблю. Хотел бы заняться чем-нибудь другим, только не знаю чем. — Он впервые произнес это вслух, не таясь.
— Ну, что вас интересует, помимо полицейских расследований? — спросила она, выбирая в корзинке кусок хлеба.
«Вы», — подумал он про себя и ответил, что ничего.
Венсан был победитель, человек солнечного полудня, определила Алиса. Пикассо — темный лес, с его извилистыми тропками, молчанием и скрытыми страстями. Она сама иногда становилась такой, когда жгла за собой мосты, слепла и глохла. И пахло от него… Как на лестнице в ее доме — чем-то старинным, не поддающимся описанию.
— Дня через три-четыре получу результаты. Тогда и обсудим.
— Рождество встречаете дома? — Алиса вдруг с ужасом осознала, что понятия не имеет, как будет без него обходиться.
— Да. Элен не очень-то все это любит, но мы стараемся ради Жюльетты. Потом они уедут, куда-то в Центральный массив, на курсы йоги.
— А вы с ними не едете? — хитро прищурившись, спросила она.
Пикассо неожиданно стало тошно оттого, что надо возвращаться домой и встречаться с Элен, которая утром объявила ему по телефону, что «им надо серьезно поговорить». Последний раз она прибегала к этой угрозе в 1997 году, когда решила бросить все и уехать на Тибет. Воспоминание о приступе этой дури до сих пор комом стояло у него в горле, убивая всякую надежду на счастье. Как в любом неудачном браке, когда двое чувствуют себя рабами на галере.
За десертом настроение у Алисы изменилось. Она уставилась куда-то за спину Пикассо, где, вне поля его зрения, очевидно, происходило нечто необычайное. Ее глаза перебегали с места на место, словно следили за чьими-то перемещениями: вправо-влево, вправо-влево. Он воспользовался этим, чтобы в свое удовольствие смотреть на нее. Она — просто чудо, размышлял он, прекрасное чудо, сродни редчайшему произведению искусства. И эти черные шелковые одежды, и восточный аромат духов… Она не принадлежит этой эпохе, она вообще существует вне времени. Она — женщина, которая одевается в красное на похороны и чьи белокурые волосы подрагивают, как будто живут своей отдельной жизнью. Она — женщина, у которой есть все основания быть несчастной, но на самом деле не имеющая ни малейшего представления о том, что такое несчастье.
— Что там случилось? — наконец не выдержал Пикассо.
— Да нет, ничего. Забавно. Хозяин этого заведения… В общем, я с ним спала. Двадцать лет назад. Он меня не узнал.