давно решила оставить Вашу Светлость и остальных министров во главе всех дел»; после чего лорд Мельбурн еще раз поцеловал ей руку и вскоре после этого удалился. Затем она написала письмо королеве Аделаиде, в котором выразила свои соболезнования. В одиннадцать она снова приняла лорда Мельбурна; а в полдвенадцатого спустилась в красный зал, чтобы возглавить свой первый Совет. Великое собрание лордов и аристократов, епископов, генералов и государственных министров увидело, как распахнулись двери и очень маленькая и тонкая девушка в строгом траурном одеянии вошла в зал и с необычайным достоинством и грацией направилась к своему креслу. Ее лицо нельзя было назвать прекрасным, но оно было привлекательным — светлые волосы, выразительные голубые глаза, небольшой с горбинкой нос, приоткрытый рот, демонстрирующий верхние зубы, маленький подбородок, ясные черты, и над всем этим — необычная смесь невинности, притягательности, молодости и самообладания. Они услышали высокий твердый голос, звучащий громко и необычайно четко; и затем, когда церемония закончилась, они увидели, как маленькая фигурка поднялась и, с той же неотразимой грацией и тем же удивительным достоинством, прошла мимо них и в полном одиночестве покинула зал.
I
Новая королева была практически неизвестна своим подданным. Во время ее публичных появлений главенствующее положение неизменно занимала мать. Личная жизнь Виктории скорее походила на жизнь монастырской послушницы: лишь изредка ей доводилось общаться с людьми из внешнего мира; и ни одно человеческое существо, за исключением матери и баронессы Лейзен, никогда не оставалось с нею наедине. Таким образом, не только широкая публика ничего о ней не знала, но и сановники, чиновники и благородные леди находились в равном неведении. Когда же она, наконец, вышла из этого укрытия, произведенное впечатление было мгновенным и неизгладимым. Ее поведение на первом Совете вызвало у собравшихся изумление и восхищение; герцог Веллингтонский, сэр Роберт Пил, дикарь Крокер и даже холодный и едкий Гревиль — все были поражены. Рассказы о ее последующих деяниях носят все тот же оттенок счастливого предзнаменования. Ее разум был быстрым, решения — мудрыми, высказывания — тактичными; она исполняла королевские обязанности с величайшим мастерством. Это подняло в обществе великую волну энтузиазма. В моду тогда входили сентиментальность и романтика; вид проезжающей по столице маленькой девушки-королевы, невинной, скромной, со светлыми волосами и розовыми щеками, наполнял сердца наблюдателей восторженной преданностью. И что в первую очередь всех поражало, так это контраст между королевой Викторией и ее дядями. Отвратительные старики, самовлюбленные и эгоистичные, эксцентричные и странные, с их постоянными долгами, неприятностями и скверной репутацией, — все они растаяли как зимний снег, и наконец, сверкая и искрясь, пришла весна. Лорд Рассел в своей пространной речи выразил всеобщее настроение. Он надеется, что Виктория окажется Елизаветой без ее тирании, Анной без ее слабости. Он призвал Англию молиться за то, чтобы великая принцесса, только что взошедшая на трон с чистейшими намерениями и праведнейшими желаниями, добилась искоренения рабства, снижения преступности и улучшения образования. Он верил, что ее верноподданные будут черпать силы и преданность из светлых религиозных и моральных принципов и что благодаря этой поддержке правление Виктории будет прославлено будущими поколениями и всеми народами земли.