— Лучше бы так закляла, чтобы пили и не пьянели, — пробурчала я, ногой запихивая под кровать грязные джинсы.
— И так неплохо вышло. — Мама двумя пальцами извлекла только–только припрятанные брюки на свет божий и швырнула к двери, где уже набралась солидная кучка претендентов на стирку. — Голова поболит, помутит чуток. Зато потом неповадно будет. Я вот тоже как‑то попробовала: ликёром импортным соблазнилась. Как он шоколадом пах! А после ночь в уборной просидела, и отец твой, покойник, примерещился. Мёртвые нам всегда в таком состоянии видятся. Бабушке твоей, царствие ей небесное, поп наш, отец Алексий, после стакана сливовицы приснился: уговаривал от силы отречься, постриг принять, а всё имущество отписать детской поликлинике.
— Бред какой!
— Конечно, бред. Батюшка наш при жизни только мамиными травами и спасался. Фронтовик он был, Федор Иванович — так в миру звался, учителем до войны работал. А там с осколком у сердца домой вернулся, уверовал после этого…
— А к ведьме ходил, верующий.
— Ведьма, Анастасия, от слова «ведать»! — назидательно изрекла матушка. — Или знахаркой зови. Так лучше? Мама отца Алексия сколько лет выхаживала. Да и сама на все службы ходила, ещё когда гоняли за это и премии могли на фабрике лишить. Так что не стал бы он её о таких глупостях просить. Но что покойники нам после хмельного снятся — это факт.
— А как же, факт, — усмехнулась я. — Мне вот Серёжка приснился, Линкевич. Жил тут в соседнем подъезде.
После бабушкиной смерти её «двушка» досталась мне, но семья Серого к тому времени переехала в другой район.
— Я и говорю, покойники, — кивнула мама, а потом встревожено всмотрелась в моё стремительно бледнеющее лицо: — Настенька, ты что? Не знала?
Я медленно опустилась на стул. Как же это? Серый? Мой Серый?
— Тётка Марья со второго ещё весной рассказывала, весь дом в курсе, — виновато пробормотала мать. — Я тут не живу, и то знаю. Ездил он куда‑то на заработки, на буровую какую‑то. Вахты по полгода. Крайний раз поехал и не вернулся. Авария, говорят, большая была.
— Весной ещё? — до сих пор не верилось.
— Зимой. В феврале, кажется.
Я Серёжку последний раз года два назад видела. Действительно, рассказывал, что на севере где‑то работает. А ещё говорил, что бросит это дело — не нравилось так надолго уезжать.
И почему не бросил?
— Ладно, пойду я, — засобиралась резко мама. — У меня приём через два часа. Женщина одна должна прийти на первичную диагностику. Сергей Семёнович — ногу подлечить. И Светка звонила: говорит, сглазил её опять кто‑то.
— Мам, ты же понимаешь, что у теть Светы дистония? Вегето–сосудистая. Лучше бы она к невропатологу сходила.