– Моя ничего, – проговорил хозяин, словно отвечая на его незаданный вопрос, и растянул рот до ушей, скаля редкие прокуренные зубы. – Старый ноги шибко боли. Тайга не ходи. Соболюшка не лови. Манга [37] , однако… Сейчас теплый кан лежи. Он старика молодой делай. Опять тайга туда-сюда бегай. Соболюшка лови. Колонок лови. Плохо нет.
Более-менее свыкнувшись с жарой, Антон полежал немного на спине, молча, исподтишка ощупывая взглядом молодую и смазливую, хоть и неухоженную, но рдеющую как майская роза в присутствии постороннего мужика девушку. Только потом, вдоволь насладившись ее смущением, он повернулся на бок – к старику. Начал издалека, зная, что в разговоре с аборигенами совершенно недопустимо сразу же переходить к делу. Это будет мгновенно расценено как верх неуважения и бестактности. По их понятиям положено долго и нудно ходить вокруг да около.
– Как в этом году охота, отец? Много уже мясца навалил?
– Какой охота? – натянув на лицо презрительную мину, набычился хозяин. – Еще никакая охота нет. Снежок лети. Мороз кусай. Тогда охота начинайся. Твоя не знай, что ли?
– Так ты что же, летом вообще не охотишься? – легко и беззлобно подкузьмил его Антон. – Одну травку жуешь, да?
– Твоя плохо говори! – обиженно повысил тон хозяин. – Нельзя так говори – травка жуешь! Моя не олешка. Моя летом рыбка кушай. Баба пельмешки рыбка лепи. Сугдя силени [38] вари. Уафа [39] делай. Много чего готовь. А ты говоришь, трава жуешь! – Он помолчал, нахохлившись, и уже гораздо спокойнее продолжил: – А охота летом совсем нет. Твоя раньше не знай? Летом каждый зверюшка детки есть. Козлушка есть. Сохатый есть. Зюбряк есть. Каждый малюсенький люди – и то есть. Моя не моги стреляй. Моя жди, пока звериный детка мало-мало подрасти. Тогда стреляй.
– Да ты что, батя, взбеленился-то? – поспешил загладить свою оплошность Антон
Он не ожидал от деда такой бурной реакции на подковырку, вполне безобидную по его разумению.
– Знаю я, конечно, что сейчас никакой охоты нет. Промысел же только с первого ноября начнется. Так, пошутил я малость. А ты сразу в штыки.
– Твоя шути – хорошо есть, – совсем чуть-чуть поразмыслив над его словами и легко сменив гнев на милость, примирительно произнес хозяин. – Твоя как зови?
– Антон.
– Моя – Геонка, – уже перегорев, безо всякой обиды в голосе представился старик, посмотрел на девушку несколько секунд, в раздумье пожевал губами и прибавил: – А она – Одака. Жена мой.
– Твоя жена?! – не удержался от восклицания Антон.
От этой информации у него буквально челюсть отвисла.
«Так ему ж, пердуну старому, в обед сто лет! Восьмой десяток точно разменял. Она же ему во внучки годится. Это уже не мезальянс, черт возьми, а что-то похлеще. Вроде педофилией попахивает».