В гармоничности убранства комнаты, во всеобъемлющей синеве обоев, мебели и ковра было в этот ночной час нечто от смутной нежности облака.
Широкая кровать, также обтянутая бархатом, выделялась полутемной громадой; на ней светлыми пятнами были обозначены простыни. В глубине комнаты широким провалом чернела открытая дверь.
Не слышалось ни звука. Джастина спала, сложив руки, словно маленький ребенок.
Огненно-рыжие, почти каштановые волосы разметались по подушке. Легкое дыхание Джастины было таким ровным, что было почти незаметно, как вздымается ее грудь. Она спала мирным и крепким сном, склонив голову, словно, засыпая, к чему-то прислушивалась.
Не слышалось ни звука. Шумы улицы давно умолкли. Сюда, к зеленым особнякам на Парк-Лейн, доносился лишь отдаленный рокот Лондона.
В большой гостиной, куда была открыта дверь из спальни, было очень тепло: в камине медленно догорало одно-единственное толстое полено. Обстановка в гостиной еще раз и еще раз напоминала о том, что такое настоящая роскошь. Черные с золотом портьеры и кресла, сиявшие ослепительным блеском позолоты, в угасающем свете огня из камина бросали тонкие сверкающие лучи. На доске камина, на столах, подоконниках пышно распускались цветы. В высокие стекла окон струился ясный свет из освещенной аллеи перед домом — там виднелись обнаженные деревья и черная земля. Стоял февраль.
Уже вернувшись домой из Дрохеды — хотя ей по-прежнему было трудно сказать, где ее настоящий дом, — Джастина целиком погрузилась в театральные дела, пытаясь в этой изнуряющей гонке заставить себя забыть о том, что ей рассказала мать и что ожидало ее саму. Она играла, играла и играла, с каждым новым спектаклем осознавая, что Шекспир начинает смертельно надоедать ей. Конечно, Клайд был прекрасным режиссером, а Марк Симпсон — великолепным партнером. Но была в этой незыблемости чувств и событий шестнадцатого века какая-то утомляющая усталость, которая накапливалась с каждым днем и заставляла Джастину искать чего-то нового, какого-то иного смысла.
Однажды после спектакля, когда она в очередной, неизвестно какой по счету раз сыграла Дездемону, Джастину наконец-то изловил этот молодой драматург, встречи с которым она довольно-таки успешно избегала на протяжении последних недель. Как же была его фамилия — Смитстон или Ролстон? В общем, это не имело особого значения. И она наконец сдалась и ответила на просьбу молодого человека, считавшего себя драматургом, о встрече. Он принес свою новую пьесу, которую, по его словам, писал специально в расчете на актерский талант Джастины О'Нил.