Положение это звучало несколько отвлеченно, вроде тезиса Фейербаха, но это не страшно. Надо только найти удачную формулировку, что-нибудь такое же звонкое, как слова «Ясмундский почин».
И вот Хаакон Смоллфлит опять очутился в том состоянии, в каком пребывал, когда придумывал свой замечательный псевдоним. Замыслы у него были один другого прекраснее, в прекрасные свершения не претворялись. Он был так захвачен великим будущим, что не мог совладать с мелким настоящим. Стремился к чему-то, но дать имя своему стремлению никак не мог. Так он стал не то чтобы двигателем, но изобретателем всевозможных движений. Движений, правда, только придуманных — от реальных они отличались тем, что никого никуда не двигали, да и сами не двигались. Нельзя сказать, что рука у него на такие дела была легкая, да и голова ничуть не лучше: что в ней рождалось, было параличным от рождения и вскоре отмирало.
Было бы, однако, несправедливо приписать неудачи Смоллфлита одному только Смоллфлиту, ибо время ему тогда не благоприятствовало. Вот хотя бы такой пример. Только было он попытался видоизменить лозунг «От я к мы», который, на его взгляд, слишком отдавал сухой грамматикой, и представить его общественности под более поэтическим названием «От соло к хору», как выяснилось, что искусство в стране процветает именно благодаря плеяде блестящих солистов. В экспортных списках и валютных балансах тенора, баритоны и сопрано стояли почти наравне с калием, так что предприимчивым импресарио поющих кинозвезд ничего не стоило заклеймить находку Смоллфлита как недостойную выходку и тем задушить в зародыше движение «От соло к хору».
Хаакон Смоллфлит познал на опыте, что в такой совершенной стране найти что-то новое не легко и уж совсем не легко поставить свою находку на службу обществу. Времена, когда, просто придумав что-либо, можно было обогатить мир чем-то доселе никому не известным — например, именем Хаакона Смоллфлита, — эти времена, видимо, миновали безвозвратно. Жизнь была укомплектована полностью, изобретатели ей не требовались. Открытие это было настолько ошеломляющим, что автор Смоллфлит на ближайшие десять лет всякое изобретательство, а также писательство — ведь одно каким-то образом связано с другим — оставил. Он выступал теперь только как чтец, чтец ранних произведений Ноймана и Смоллфлита, которые от частого употребления приобретали лишь больший лоск.
Ну и конечно же, как участник обсуждений, подписатель заявлений, поддержатель начинаний. Когда люди на планете призывали других людей обойтись без применения силы, без Смоллфлита не обходилось. Когда для предотвращения общей беды требовались срочные меры, Смоллфлит срочно и всеми мерами этому содействовал. Когда раздавались призывы к совести, Смоллфлит добросовестно их поддерживал. Его мысль, которой надо было бы сосредоточиться внутри, всецело устремилась вовне. Он достиг того, что если ему случалось отсутствовать на каком-нибудь митинге, или форуме, или при объявлении новой инициативы — по болезни или будучи в отъезде, — то сыпались вопросы, где он.