И знал – на все опять достанет сил.
«Стыдно мне за коллег своих…»
Стыдно мне за коллег своих, —
Тех, чей голос трусливо стих.
Смолк,
Когда его ждет страна,
Когда в крике зашлась она.
«ТВ теперь театр для двоих…»
ТВ теперь театр для двоих.
Два лидера свои играют роли.
Мы слушаем с надеждой поневоле
С экрана монологи их.
Дай Бог, чтоб жизнь не обманул пиар.
И все, что говорится нам с экрана,
Не повторит заманчивость обмана,
На что у власти есть особый дар.
«Власть воюет с собственным народом…»
Власть воюет с собственным народом.
То дубинки к митингу пошлет,
То повысит цены мимоходом,
И война идет который год.
Видел я, как дачи разрушали
Под инфаркты и под женский крик.
Видимо, кому-то помешали
Ветераны из села «Речник».
А закон у нас теперь, как дышло.
Для чинуш все средства хороши.
Поднапрягся чуть… Глядишь, и вышло.
И уходит истина в бомжи.
Власть при всех чинах и капиталах
Верит, что опять права она…
И войну пока не проиграла,
Хоть несправедлива та война.
Мне так неуютно стало
В лоне родной страны.
Душа от обид устала
От торжества шпаны.
Всем заломили руки,
Кто косо взглянул на власть.
Уж лучше с ней жить в разлуке,
Чем в лапах ее пропасть.
Муза, не будь слугою,
Как я не стал холуем.
Мне легче уйти в изгои,
Чем видеть, как рушат дом.
Московская элита
Собой увлечена.
И все в ней знаменито,
И всем вершит она.
В ней есть свои кумиры
И гении свои.
Роскошные квартиры,
Престижные чаи.
Одни по воротам целят.
Другие играют в пас.
Неважно, как нас оценят.
Важней – чем вспомянут нас.
«Мне в Россию пока нельзя…»
Мне в Россию пока нельзя.
Я умру там от раздражения.
Дорогая моя земля,
Бесконечное унижение.
Безнадежная нищета,
Наворованные богатства.
От обмана до хомута
Уместилось родное братство.
Иерусалим, 2000
Памяти Валерия Золотухина
Схоронили Артиста в алтайской деревне,
Где он рос…
Где родился за день до войны.
И стоят одиноко седые деревья,
Те, что в детстве своем
Берегли его сны.
Схоронили Артиста поблизости к Храму,
Что воздвиг он на трудные деньги свои.
Жизнь он прожил талантливо,
Честно и храбро.
Среди славы своей и народной любви.
И послышалось мне, что тайга расшумелась.
Без Хозяина, видимо, горестно ей.
Ах, Валера, Валера, как легко тебе пелось,
Когда столько вокруг было верных друзей.
Колокольные звоны плывут над полями,
Но их музыку ты не услышишь уже.
И хотя грустный голос сорвался и замер.
Но остался он в каждой российской душе.
«Над Чечней пронесся суховей…»
Над Чечней пронесся суховей.
Только слез ничьих он не осушит.
Матери теряют сыновей.
И летят на Родину их души.
В нас еще Афганистан болит,