— Ничего из их разговора я расслышать не мог, — ответил Лагорин.
— Опять-таки очень находчиво, но маловероятно. Вы все упускаете из виду, что я не могу удовольствоваться находчивыми ответами и требую от вас доказательств. Но слушайте дальше. По словам Онуфриева, вы умоляли его дать вам триста рублей под вексель графа Козел-Горского в четыреста рублей с вашим бланком, потому что вы безумно влюблены в некую Ольгу Николаевну Молотову, которая разоряет вас.
— Это ложь! Это безбожная клевета! Я и имя это не помышлял даже произнести перед совсем чужим мне человеком! — в крайнем негодовании воскликнул Лагорин.
— Это надо доказать.
— Онуфриев не может подтвердить присягою подобное показание! — взволнованно продолжал Лагорин. — Я ему никогда об Ольге Николаевне не говорил. Она никогда не разоряла меня. Она — честная и достойная девушка. Как смеет этот гнусный клеветник впутывать ее имя в такое грязное дело?
Но следователь скептически сказал:
— Что вы сами начинаете признавать выдачу фальшивого векселя делом грязным — это, конечно, шаг вперед, но впутали вы в него сами имя Ольги Николаевны Молотовой, и я вынужден вызвать ее для выяснения вашей личности. Еще раз советую чистосердечно сознаться во всем. Ваше признание ускорит предварительное следствие, а это тем более дорого для вас, что сократит ваше предварительное заключение…
— Как предварительное заключение?!
— Я обязан принять меры к пресечению вам возможности уклониться от следствия и суда.
Лагорин почувствовал, как у него замерло сердце, и едва слышно проговорил:
— Вы хотите арестовать меня?
— А то как же? Обязан. Во-первых, само преступление влечет за собою лишение всех прав состояния.
— Но если я не виновен?
— Вот это вы нам докажите! Наоборот, все прямо ясно и неопровержимо доказывает нам вашу виновность. Только сознание, раскаяние и молодость могут еще вызвать к вам снисхождение. Упорство и изворотливость — плохой путь к спасению. Я сам, при полном вашем раскаянии, мог бы еще изменить меру пресечения и отпустить вас до суда на поруки. Но вы этого, видимо, не хотите.
Внезапно какая-то мысль мелькнула в голове Лагорина, и он, радостно ухватившись за нее, спросил следователя:
— Но какая же могла быть у меня цель в совершении преступления из-за трехсот рублей, когда я сам обеспеченный человек? Отец высылает мне каждый месяц сто рублей, жалованья я получаю пятьдесят, и мне стоило бы только протелеграфировать, чтобы получить не триста, а хоть тысячу рублей от родителей, которые меня во всякое время выручат.
— Ну, на это ответ самый простой: вы же сознаетесь, что запутались в мелких долгах и, стало быть, достать вам еще денег на ваши удовольствия было бы трудно. С другой стороны, вы, вероятно, предполагали до срока векселя все наладить и вывернуться из беды. Может быть, именно рассчитывая на доброту ваших родителей, вы были уверены, что они в крайнем случае выручат вас. Все это в уголовной практике повторялось множество раз. Но тогда грех или преступление искупались сознанием и раскаянием, а в вас упорство вызвано уверенностью, что вы сумеете оправдаться, — произнес следователь и принялся что-то писать.