Лагорин понял, что почва ускользала из-под его ног и что он летит в разверзшуюся бездонную пропасть. У него не было более слов в свое оправдание, так как все, казавшееся ему ясным, представлялось молодому юристу вымыслом и ложью.
По окончании своей работы следователь прочитал обвиняемому все записанное и предложил подписать протокол допроса. Затем он приступил к постановлению о заключении губернского секретаря Анатолия Сергеевича Лагорина под стражу.
В то же утро была вручена повестка с вызовом в качестве свидетельницы и Ольге Николаевне Молотовой. Она страшно перепугалась. Целый день прождала она Лагорина, почему-то думая, что натворил беду Мустафетов, так как в повестке было только сказано: «По делу об учете подложных векселей графа Козел-Горского», — а кем подлог был совершен — не упоминалось. Зная от Лагорина об истории Мустафетова в Киеве, она хотела спросить его, как ей быть, и вообще посоветоваться на случай, если Мустафетов приплел ее к своей жизни.
Увы! Тотоша, как она ласкательно называла предмет своих развлечений и утех, не явился даже и к вечеру, ввиду чего она решилась послать за ним служанку. Та вернулась с удивительно странным ответом:
— Подумайте, барышня, что я узнала!
— Да что такое? Ты меня пугаешь.
— Их с утра увез околоточный к судебному следователю и больше о них ни слуху ни духу.
Ольга Николаевна совсем растерялась. Находившаяся при этом мать ее решилась робко заметить:
— Вот твои случайные знакомства, разъезды с чужими, Бог весть откуда явившимися людьми по ресторанам да по театрам.
Но дочь так прикрикнула на нее, что запуганная женщина предпочла умолкнуть и снова поскорее уйти в свою комнату, как улитка в скорлупу.
Ольга Николаевна сумела только додуматься до одного: она отправила свою служанку на Конюшенную, поглядеть, что творится у Мустафетова. Почему-то ей казалось, что ужасная история исчезновения Лагорина в сообществе околоточного надзирателя и вызов ее самой свидетельницей к следователю должны быть связаны с ее последней ссорой с Назаром Назаровичем. Ей думалось, что Мустафетов совершил какую-нибудь штуку, вроде той, за которую его судили в Киеве, и что за Лагорина и за нее теперь ухватилась следственная власть, как за людей, хорошо знавших его.
В трепетном волнении ожидала она возвращения своей горничной. Впрочем, та пришла довольно скоро.
— Ну, что? — набросилась на нее Молотова.
— Видела, барышня, сама видела своими собственными глазами, — начала та, — самих их видела, Назара Назаровича, барышня золотая… Только это стала я подходить к их дому, а коляска-то меня обгоняет и прямехонько к подъезду, так это ловко подкатил кучер. Ну, и Назар Назарович тоже с ловкостью, будто совсем еще молодой барин, и с таким графским форсом, просто что князь какой, из коляски вышли и громко приказывают кучеру: «Отпрягай! Я, — говорит, — сегодня никуда больше не поеду». А лицо у них веселое-превеселое и счастливое-пресчастливое.